Еще в 2013 году первый заместитель директора ФСИН Анатолий Рудый публично признал существование радикальных религиозных ячеек в российских колониях. С тех пор число осужденных, поставленных на специальный учет как исламисты, только выросло. 25-летний уроженец Махачкалы Иван, который год назад вышел из дагестанской колонии строгого режима,

рассказал «Медиазоне» о взаимоотношениях традиционного криминалитета и тюремных «джамаатов».

Другие заключенные в Дагестане называют их «джамаатовские». Если взять строгий режим, Шамхал (ИК-2, расположенная возле поселка Шамхал — МЗ) где я отбывал, их там человек 100-150 из 1 100. У них был свой барак, ближайший к мечети. Раньше-то их побольше было, но в последнее время их погасили сами зеки. Ситуация менялась волнами. В какой-то момент большая часть молодежи, которая садилась, стала идти этим путем. Не с преступным миром, а с ними.

Они начали организовывать свои порядки, у них появился как бы свой смотрящий — имам. При мне они держались обособленно от остальных: ходили только в столовую и в мечеть. Может, за год что-то опять поменялось, но тогда на строгом лагере вся джамаатовская движуха была загашена. Когда они лучше себя чувствовали, были нападения на барак «блатных» с ножами, с металлическими прутьями. Били за то, что люди не придерживаются их порядков, ведут себя не по шариату. Тогда джамаатовские свободно ходили по другим баракам, устраивали сходки свои.

Если я ничего не путаю, переворот случился именно после того случая, когда они напали на барак со смотрящими. После этого зону уже вернули себе преступники. Кого-то из них мусора сами вывезли из колонии, кого-то по карцерам раскидали, кого-то и зеки успели сами наказать.

С тех пор в Шамхале имам стал согласован со смотрящим. Это был имам, выбранный из заключенных, который уже 11 лет отсидел и врубался как в воровское, так и в джамаат. Умел своим правильно преподнести блатную волну, чтобы и они не сетовали, и конфликтов не было со смотрящими. Это важно, чтобы был такой человек, который умел бы находить общий язык.

На общем режиме, насколько я знаю, даже когда я сидел, джамаатовских было больше половины. Потому что на общем кто сидит? В основном, молодежь не по особо тяжким статьям: телефон кто украл и так далее. Шумоголовая молодежь легко поддается этим идеям. Это тоже субкультура.

Человек может даже и не быть в душе убежденным, может в туалете покурить втихую, пока братья мусульмане не видят, но он будет с ними и будет остальным навязывать их взгляды. Не возьмусь точно судить, сколько в этом моды, сколько — серьезных идей, может, и две трети из них — модники. Если в Грузии, например, у молодежи популярна воровская тема, то в Дагестане молодежь исламизирована.

В СИЗО есть с ними такая проблема, что они легко сдают мусорам то, что воровской мир забирал себе годами. Например, у нас не принято делать доклад, когда входит в камеру кто-то из сотрудников: «Дежурный такой-то…». Джамаатовским по сути плевать на это. Из-за этого в хате бывают недопонимания. Допустим, в хате три-четыре молодых человека сидят, половина — блатных, половина — джамаатовских. Одни расписываются в соблюдении правил внутреннего распорядка, другим это неприемлемо.

Менты видят этот разлад и начинают политику «разделяй и властвуй»: «Или вы все делаете доклад, или заберем у вас телевизор или холодильник». В преступном мире люди готовы пострадать сначала, чтобы в итоге было лучше всем, а джамаатовским все равно. Если их ставят перед выбором: холодильник или доклад, они в лучшем случае уйдут из этой хаты, станут «ломовыми» (заключенный, попросивший о переводе в другую камеру из-за конфликта с сокамерниками, теряет статус порядочного арестанта — МЗ).

Они в тюрьме ставят себя и над мусорскими законами, и над преступными, как анархисты ведут себя. Были бы они чуть дальновиднее, заботились бы не только о мусульманах, но и об общих проблемах. Стали бы тогда гораздо сильнее. Джамаатовские могут поссорится с мусорами просто так, из-за каких-то своих понятий ударив мусора, и сидеть потом год в карцере, гордиться этим, не задумываясь о последствиях, о том, что хату, где они сидели, могут, самое малое, обшмонать, отнять у всех телефоны.

Кстати, я не припомню, чтобы джамаатовским что-то мешало давать мусорам деньги за телефоны и другие какие-то блага. И суки среди них выявлялись так же, как среди блатных.

Их движение помогает мусорам укреплять свои порядки против воровского, сеять разлад. Молодой мусульманин с кавказским менталитетом, попадая в тюрьму, сразу начинает рассуждать: «С какого я должен жить по каким-то правилам?

Зачем скидывать на общак, почему должен спать днем, а не ночью, зачем стоять на тормозах (дежурить у дверей в камеру на случай внезапного появления сотрудников СИЗО — МЗ), на дороге стоять (поддерживать межкамерную связь с помощью веревок, по которым заключенные передают записки и небольшие грузы — МЗ), зачем отвечать, когда спрашивают, в какой хате шмон?»

Кровь бурлит у некоторых: «Не буду я этого делать!». Нужно уметь, конечно, доводить все до человека. На воле внимание к некоторым деталям может показаться маразмом, но в тюрьме совсем другой мир.

Мне надо было сначала пару дней пообщаться с человеком в своей камере, чтобы понять, какой он — преступник или мусульманин. С каждым нужно по-своему. Ясен-красен, если все свысока как-то объяснять, то братья-мусульмане с идеей, что после смерти их ждет лучшая жизнь, да еще с кавказской вспыльчивостью, не соглашаются со всем этим. Это помогает им формировать внутри сообщества в тюрьме, которые живут по тем же принципам, по которым они жили на воле.

Когда я был на Бутырке смотрящим в хате на 22 человека, заехал один такой к нам. Не хотел никак участвовать в общей жизни, на тех же тормозах постоять даже. При этом мужики сидят 40-летние, которые полжизни на заводе пахали. Они и на общее сдают, и на тормозах по три часа в день стоят, а молодой пацан на шконке лежит 24 часа, по телефону общается.

Что я должен мужикам объяснить? Что у него ислам, ему нельзя? Сигареты — харам, на дороге постоять — это воровское, тоже харам, в общак скидывать — харам. На все есть отмазки. Получается, я как смотрящий теряю авторитет, если буду на такое закрывать глаза. Заставить я никого тоже не могу, могу только убедить.

Мне нужно было найти какой-то компромисс, чтобы он и пользу всем приносил, и своих принципов не нарушал. Например, договаривался с ним, что он пять тысяч скидывает чисто на конфеты для мужиков, не на харам.

Конечно, такое противопоставление одного всей массе вызывает определенное уважение. Была даже драка небольшая у меня с ним, когда он сказал мне слово недопустимое — я ему отвесил оплеуху, а он стал пытаться что-то в ответ. Вся камера готова была на него накинуться, потому что поднять руку на смотрящего — это автоматически к гаду приравнивает в такой ситуации, но я не стал эту тему поднимать. Между собой разобрались с ним.

Никакого землячества во мне не играло, что это мои земляки и так далее. Во мне вызывало уважение, что он один, пусть со своей безумной идеей, но идет вопреки всему. Смотришь на него: «Куда ты лезешь? Там же тупик». Но вот эта идея лучшей жизни после смерти делает их прямолинейнее. Они могли высказаться, видя несправедливость какую-то не только в отношении себя, но и других, не думая особо о последствиях. Это привлекает к ним сильных людей.

Были среди тех, с кем я сидел, и такие, которых сейчас уже нет, их убили потом уже где-то в горах, а заезжали они, что характерно, в основном по криминальным статьям. В Дагестане знаешь, как делали? Заезжал человек за изнасилование и сразу говорил: «Я джамаатовский». Все, типа к нему никаких вопросов. Серьезные-то, кого в терроризме обвиняли, их в Москве держат отдельно — в Лефортово или Матроске, а срок отбывать отправляют не в Дагестан, а куда-нибудь на Север. Про Сирию, когда я сидел, в основном клоуны какие-то рассказывали. Думаю, они придумывали про свои приключения в Сирии.

В Бутырке были и такие смотрящие в камерах, которые вроде и по воровскому жили, но в то же время были лояльны к исламу, оставляли хату смотрящему, который был джамаатовский, но по каким-то своим причинам принимал такое положение. Потом уже хата жила по их правилам. Менты, особенно в Москве, вообще их не понимают, начинаются конфликты, шмоны.

Менты использовали конфликты и против джамаатовских. Например, закидывали в хату к преступникам джамаатовского специально, чтобы он один был там против всех. Касательно отношения ментов к этой движухе, то в каждом лагере, конечно, тему с джамаатом надо обсуждать отдельно. Конкретно на Шамхале мусорам с ними было удобно. Они лучше соблюдают распорядок, установленный администрацией. Скажут встать — встанут, скажут подписать бумаги, которые по преступным понятиям нельзя подписывать — они подпишут.

В Бутырке, когда я сидел, от преступного мира было официально позволено читать намаз в назначенное время кому-то одному на все хаты — в окно через решку. Ничем это особо не мешало никому. Был конфликт при мне однажды, когда я попал в хату, из которой как раз заряжающий читал намаз. Тогда состав камеры чуть поменялся: смотрящими стали не мусульмане, а православные — грузины, армяне, и они начали сетовать, что им это мешает в обед отдыхать. В итоге, договорились со смотрящим корпуса и отдали намаз в другую хату, где больше мусульман.
Медиазона