В конце мартовских дней,- еще не совсем теплых, как полагалось бы для кавказкой весны, позвонив накануне из Липецкой области, приехал ко мне в гости герой одного из моих фильмов, житель деревни Рогово, что под Ельцом, - Петр Васильевич Карпунин. Знакомы мы с ним около четырех-пяти лет,- с тех пор, как радиолюбители Ингушетии по моей просьбе с помощью радиоэфира начали поиски участников боев под городом Малгобеком,- теперь уже, как и Елец, - Города воинской славы. Петр Васильевич в этот раз, во время сеанса радиосвязи оказался на своей радиочастоте и на просьбу коллег из Ингушетии- радиолюбителей Дауда Эскиева и Хасана Мамилова откликнулся в ту же минуту.

В тесной комнатке малгобекской радиошколы мы снимали эпизод для фильма о городе, который тогда еще боролся за получение столь почетного звания. Среди других российских больших и малых городов- претендентов на это звание- Малгобек занимал особое место уже потому, что явился той последней чертой, последним рубежом, дальше которого фашистские орды не смогли продвинутся ни на шаг. Ни к Грозному, ни к Баку, ни далее в Грузию.

Вот уж воистину кинематографическое счастье обрушилось на меня, когда я сквозь треск радиоэфира услышал :

- Родные мои! Ингушские друзья! Братушки мои кровные! Да знаете ли вы, что я там у вас под Малгобеком осенью 42 в окопах мерз вместе с однополчанами моими. Многие там остались в земле той, другие уж и не дожили до наших дней. А вот надо же тебе- с Малгобеком разговариваю! А я уж старик совсем, не тот двадцатилетний паренек, что кричал в окопах от страха «Мама!», а затем, озверев от злобы, бежал в атаку с криками«Ура-а!».

Да-а, Белоконь фамилия его была,- это друг был у меня в полку нашем. Убило его там, у вас под Малгобеком. Так он любил говаривать, что нравится ему у вас на Кавказе, что жить после войны непременно вернется в те края…

Вот и остался там. До последней кровинушки там остался… Человек он большой был. Крупный, да породистый, а места много ли в земле занял,- уж вряд ли…

С утра моросило. Пассажиры с поезда, на котором прибыл в Ингушетию Петр Васильевич, рассасывались с перрона. Встречавшие поезд ранние таксисты наперебой зазывали пассажиров:

– Урус-Мартан, Грозный!...

– Слепцовская, Карабулак!

– По городу, по городу!

– Малгобек, Вознесенская…

Мы шли по перрону, обмениваясь последними новостями, расспрашивали друг друга о здоровье близких. Несмотря на свой пожилой возраст, - через пару лет ему исполнится 90! – выглядел Петр Васильевич довольно бодро. В поездке его сопровождал сын Юрий, - сам уже пенсионер. Только лицо ветерана войны выглядело немного бледным. На мой вопрос, не болен ли отец, Юрий коротко ответил:

– Волнуется, наверное.

Уже у меня дома наметили план на эти дни: побывать в Малгобеке на высоте, где стоял полк Петра Васильевича, встретиться с кадетами, посетить семью Дауда Эскиева, - теперь уже покойного его коллеги-радиолюбителя из Сагопшей, у которого в семье в прошлые свои приезды в Ингушетию гостил Петр Васильевич, на пасху съездить в церковь в станицу Орджоникидзевскую.…

Перечисляя намечаемые мероприятия, Петр Васильевич, заикаясь до сих пор после фронтовой контузии, загибал на руке палец за пальцем, как бы фиксируя сказанное и всем своим видом показывая, что обсуждению эта программа не подлежит. Но во всем, что говорил и делал старый ветеран, чувствовалась некоторая взволнованность.

Я поинтересовался, как у них на родине в Липецкой области готовятся встречать 65-ю весну Победы и вдруг пожалел, что задал этот вопрос. Петр Васильевич еще более побледнел и, заикаясь пуще прежнего, с болью и негодованием выпалил:

– Воры там одни, Ратмир. Воры и профанаторы. Бездушные и лживые. Они только делают вид, что это для них праздник великий. Великий – не только для нас – фронтовиков, но и для них – чиновников. Врут все кругом… Врут и воруют! Я вот сейчас, когда мы ехали от вокзала к тебе домой, обратил внимание, сколько только по одной улице у вас больших плакатов ко Дню Победы понавесили, а у нас будто и праздника такого не предвидится, - еще конь не валялся…

– Отец, ну ладно уж тебе, - попытался успокоить его сын Юрий, - Пасха впереди, а ты все ругаешься…

– Пасха…, - в ответ недовольно пробурчал Петр Васильевич, - Вам, что – Пасха, что – Потоп…

Чтобы сменить тему разговора я включил телевизор. По местному телеканалу шла передача, подготовленная журналистами в какой-то из школ республики. На экране школьники, одетые в солдатскую форму времен Великой Отечественной Войны, пели «Катюшу», плясали и декламировали стихи:

9 Мая – священная дата!
Цветы к обелискам мы снова несем,
И нам не забыть той весны в 45-м!
Героям отчизны – земной наш поклон!

Спасибо за счастье, за мирные годы!
Пусть тост «За Победу!» опять прозвучит!
Защитников Родины славим сегодня:
Ничто не забыто, никто не забыт!

– Вот, смотрите! – встрепенулся Петр Васильевич, - смотрите, как здесь в Ингушетии ведут работу с молодежью! А меня дома на встрече в одной школе мальчик спросил: «Дядя, а вы Гитлера видели?» Я говорю, нет еще, но, может увижу… На том свете… Мало ему не покажется: догоню, да еще раз наддам! Что им в школе сегодня рассказывают учителя? Да и учителя – кто?!

Я мог бы, конечно, поддержать этот разговор. Тем более у самого накопились немало претензий к нашей системе образования, когда из школ республики косяками выпархивают выпускники, которые и в обиходе, и на деловом языке, называя, например, определенные суммы или просто цифры, одинаково произносят:

– Пейсять, шейсять,…

Это вместо: «пятьдесят» или «шестьдесят». Да, что там выпускники школ? – дикторы телевидения, выпускники ВУЗов, чиновники..,, - несть им числа!

Решили с Юрой дать старику отдохнуть с дороги. Сами вышли во двор. Я стал ему показывать свой сад и стройку.

-Очень нервный стал в последнее время,- пожаловался на отца Юрий Петрович,- По пустякам раздражается. А то, что касается жизни ветеранов войны, условий их жизни, внимания, которое им уделяет или не уделяет государство,- так это тема особая. Мы с братом Олегом на зиму его к себе забрали: чего там ему в деревне Рогово, в Липецкой области делать? Богом забытый уголок: полтора старика ветерана, да две старушки на костылях…Кому они там нужны? Позвонили как-то с района, сказали, что комиссия приедет условия жизни ветеранов смотреть. Ну, я и поехал к нему в деревню: снега-то по калено навалило, - комиссия и до дому не доберется. Приехали «комиссары», ага: «а где у него туалет, а где он купается?»…Потоптались перед порогом, да так же ни с чем и уехали. Формализма! Она не только стариков в могилу раньше времени сведет. Она может и целое государство на нет свести...

Когда мы с Юрой вернулись в дом, Петр Васильевич, сидя на диване, разговаривал с кем-то по мобильному телефону:

- Ты знаешь,- почти кричал он в трубку,- Ингуши все памятники и мемориалы, посвященные войне и погибшим, приводят в порядок. Дружно так взялись за дело. Они относятся к этому празднику Победы, как и должны к нему относиться все россияне без исключения. Города и села свои украшают. Если мне Ратмир какой-никакой уголок предоставит, я лучше здесь жить буду! Они, хоть и говорят на своем, ингушском языке, а мне он понятнее тамошнего. Как можно так со стариками обращаться, -веришь, мне к себе в Рогово и возвращаться не хочется. Землю-то туную я люблю, а вот начальство там ерундовое. Вороватое, а потому и слепое. Народ свой не видят в упор…

Может, что-то не так в нашей жизни,- подумалось мне. Может и не заметили мы, когда и в какой момент очерствели, остыли. Дали мозгам жирком заплыть. Радуемся лишнему рублю, еще больше- тысячам, а от человека отвернулись, с Богом в прятки заигрались, поправлять Его норовим, да наперекор Ему выступить, свою «правду» отстаивая с пеной у рта… Почему в массе своей голодный человек чище и честнее сытого? Почему сердечность, доброта, милосердие исчезают, когда карман наполнится? Ужель нас Бог так испытывает, что мозги набекрень сворачиваются у большинства из нас?... Душевная чуткость, уважение к старшему уже и добродетелью не воспринимаются. Забота о старших все чаще только декларируется, -то и дело слышишь: там Дом престарелых сгорел вместе с обитателями его и спасти удалось только одного-двух, которым в этот самый момент на двор по нужде вздумалось отлучится… Почему горят Дома престарелых, почему бегут из интернатов дети, что делать с растущей кривой беспризорности, наркомании, ВИЧ-инфицированных?...

И чиновник особый породы пошел: декларируя свои намерения печься о нуждах простых граждан, все норовит окружить себя родственниками, друзьями, кумовьями и пр. Неужели команды надобно собирать не по профессиональному, а по родственному признаку? И, что? Сдвинут они дело с мертвой -то точки? Нет, конечно. Так, значит, не стоит надеяться на лучшее завтра? И детям нашим, и внукам жить придется среди тех, кто к профессионализму не выработал уважения, не дал себе труда «утонуть» в знаниях. Достаточно научиться бюджетные деньги превращать в свои,- в кровные и родные…

- Я на фронт-то добровольцем пошел, - подрагивая белой, как лунь, бородкой. заикаясь от волнения, произнес Петр Васильевич, - Веришь, жить-то очень хотелось, но не под фашистом же! Думал, вот разобьем гадину непрошенную, очистим от них страну нашу и построим такую красивую жизнь, что все завидовать будут. А ведь я – сын «врага народа». Отца, как забрали в 37-ом, так мы его больше и не видели. Только после смерти Сталина и расстрела Берии бумага пришла, что так и так, простите, мол, не виноват ваш отец ни в чем.… Ну и так далее, как всем в таких случаях… Чего же мне после того, как отец сгинул неизвестно где и как, не сиделось, что я на фронт напросился? Да еще и возраст свой увеличил, что б уж точно не отказали: жить хотел в своей, а не в чужой стране. Вот! О наградах, что ли думал? – да, нет! Я до войны радиодело хорошо изучил. Уже других обучал. Вот и взяли радистом в артиллерию. Враг уж до Волги дошел. Сталинград на пути у него, а дальше – Кавказ. А там и Малгобек, и Грозный, и Баку… От Краснодара до Моздока за три дня продвинулся, а тут, под Малгобеком, возьми, да и споткнись! Осечка у фрица вышла. Дальше – ни-ни! Сколько воинов - хороших парней советских полегло здесь на сопках да по оврагам… Это ж надо! – 120000 человек поименно захороненных! А теперь и не поймешь, с кем воюем-то, - со своими что ли? С чиновниками?

- Да и чиновники, Петр Васильевич, тоже разные бывают. Не все – плохие, - попытался я возразить старику.

- Вот и я говорю: не все плохие, да только мне почему-то всякий раз другие встречаются. Откуда их столько заслали? – не пойму…

На следующий день с утра установилась ясная, теплая погода. Время близилось к обеду. Пора было собираться на встречу в Кадетский корпус. Петр Васильевич заметно волновался, примерял то одну, то другую рубашку под китель с орденскими планками и медалями.

- Меня, наверное, на трибуну пригласят, - будто сам собой разговаривал он, - А я буду перед этими молодыми героями, как охламон какой-то.

- Почему же обязательно – «охламон»? Вы очень даже бодро выглядите. Очков сто фору им еще дадите!

- Да уж: «очков сто»… Ты видел, как они маршируют?! Орлы! Да к тому же третий год подряд первое место на Всероссийском смотре отрывают. Вот такие у меня в Ингушетии внуки! Хорошо, если по военной службе дальше пойдут. В военные ВУЗЫ. Только бы в чиновники не подались: не гоже орлам маршировать на паркете… Вот, кажется и все. Теперь еще осталось ордена да медальки надраить, - с этими словами Петр Васильевич стал натирать лоскутом бархотки свои награды на кителе.

Уже через час, когда вместе с начальником кадетского корпуса подполковником Мальсаговым Хамзатом Петр Васильевич Карпунин, пытаясь держаться браво, поднялся в автобус, наполненный курсантами-кадетами, все в автобусе дружно встали, приветствуя старого человека, увешенного орденами и медалями.

Заметно волнуясь, с дрожью в голосе Петр Васильевич только и смог произнести:

- Садитесь- садитесь, сынки. Да хранит вас Господь! Я здесь с краю присяду…

Автобус тронулся и до самого расположения ни один кадет не присел при ветеране войны. Было впечатление, что сын Петра Васильевич взволнован таким приемом не менее, чем его отец.

Уже на трибуне, после торжественного марша кадетов, старший Карпунин, обращаясь к молодым и пытаясь перекричать самого себя, сказал:

- Я всегда гордился вами, горжусь и ныне. И, наверное, умру с этой радостью. Помните, есть три святые вещи: Бог, Родина и Родители. Иногда, может казаться, что это одно - единое. Иногда отстаивать приходиться отдельно каждое. Никогда не предавайте их! И вы будете жить счастливо. Родина вас не забудет, родители будут гордиться вами, Бог от вас не отвернется. Вы уже сегодня на этом пути. Не сворачивайте с этой дороги. Да будет счастливой ваша судьба!

В поездке в кадетский корпус, а на следующий день - и в Малгобек Петра Васильевича и Юру сопровождали журналисты республиканского телевидения. Петр Васильевич на радость телевизионщиков охотно делился воспоминаниями о войне, показывал места, где располагались их часть, откуда наступал враг, воспоминал другие эпизоды боев.

- Такая тишина сейчас стоит, аж не верится. А тогда, осенью 42 канонада за канонадой стояли. То они обстрел наших позиций начинают, то мы их снарядами засыпаем. А уже 3-4 января 43 года мы их поперли отсюда окончательно. И не только отсюда, но и Северную Осетию, затем Кабарду освобождали. Они ведь оккупированы были. А Ингушетия – нет! Ад кромешный был здесь. Мертвых и раненых на полях было, - не сказать, даже, как много. И все равно мы не отступили и не пропустили их дальше. Гитлер, наверное, уже тогда понял, что войну он проиграл: ни нефти тебе, ни Кавказа!

Юрий без устали снимал для семейного архива то на фото, то на видеокамеру, что-то записывал в блокнотик, как заправский журналюга, приседал и ложился в поросший весенней травой окопчик, будто примеряясь к этому месту и все удивлялся:

- Как здесь можно укрыться?

Панорама, открывавшаяся нашим глазам с этой высоты, была на удивление мирной,- пришла весна. 65 я весна со дня Победы. Великой – великой Победы! Редкий кустарник по холмам набухающими почками напоминал, что жизнь продолжается. Она продолжится и после нас. И в этом, наверное, тоже сокрыта Истина: мы живем, чтобы жизнь не заканчивалась на этой Земле… Очень простая Истина.

- Не помню уже автора, но потом, после войны мне на глаза попалась одна книжица с фронтовыми стихами разных поэтов. Так я из той книжки запомнил только четыре строчки…

Петр Васильевич задумался, будто воспоминая что-то, и затем произнес:

Был бой жестокий, а потом
Мы пили водку ледяную.
И выковыривал ножом
Из под ногтей я кровь чужую…

Он замолчал, немного подумал и продолжил:

- Точнее не скажешь,- вся правда в этих словах. Это была не просто война… Это, Ратмир, была мясорубка. И если есть Ад, то я уже там побывал. Я, как и все солдаты, думал, что мы здесь не выживем. Мы, конечно, понимали, что отступать-то некуда. Все понимали, что здесь ляжем под Малгобеком и врага не пропустим дальше. Но терзало другое: вот беда, и пожить-то не успел, как уж и смертушка подкралась. И рядом, вот она! Чего уж там: двадцать годочков мне тогда было… Злость такая на фашистов была, что не сказать тебе. Взводного моего ранило,- Белоконь была его фамилия. Тяжело ранило и контузило, как и меня. Все знали, что он не выживет, а он все в бреду твердил:

-Я умру? Или я сплю? Братья, разбудите меня перед смертью…

Мы с Петром Васильевичем идем вниз по склону холма. Ему уже нелегко даются эти шаги, эти метры, рытвины и ухабы,- видать, бывшие окопы. Там, внизу лежит Малгобек – город воинской славы. Горожане готовятся к предстоящему празднику,-65-ой годовщине со Дня Великой Победы.

-А на праздник –то придете?- спрашиваю я его, понимая что и эта поездка нелегко далась ему, -а ну-ка через полстраны приехать туда, где ты двадцатилетним пареньком мерз в окопах и готов был умереть за эту пядь земли, -легко ли?

-Не знаю, Ратмир. Очень тяжело все это вспоминать, а вот - на тебе: лежишь ночами, не спится. Все мерещится, что пушки вокруг гремят, танки на тебя прут фашистские. Кто-то кричит: «Вперед», кто-то от ран стонет рядом… И вспомнишь взводного , что просил разбудить его перед смертью, будто боялся, что смерть его слабину увидит. Сильным, наверно, хотел остаться до последнего своего вздоха-выдоха. А он и был сильным. И все были сильными… Тогда.

Петр Васильевич остановился у окопа, с годами осыпавшегося, поросшего травою и мелким кустарником. Помолчал, думая о чем то своем. Потом посмотрел в сторону Моздока и, махнув рукой, произнес:

-Вот оттуда они и пришли, туда мы их и прогнали…

-Как это- «туда прогнали»? Петр Васильевич. Фашистов до самого Берлина гнали отсюда и отовсюду с нашей земли!

-Да - а, кровопийцы они, да еще голодные были. Мало было Гитлеру тех, кого он уже покорил, так он и к нам сунулся. И попал, как заяц между двух берез, убегая от волка. И что с этим зайцем потом было, - это не для твоих ушей…Я вот тебе историю расскажу. Из Библии. Ты знаешь что после Иисуса нескольких его учеников-апостолов также распяли. И вот, - не помню уже кто, - то ли Петр, то ли Павел висел распятым на кресте. Третий день висел, истекая кровью. Мимо Путник шел и увидел эту картину. Огляделся. Никого, вроде, нет вокруг. Подошел к распятому ближе и увидел, что гнусы, комары, мухи и прочие твари ползают по телу Святого и пьют кровь его, стекающую из ран. Наклонился этот Путник, и сорвав ветку с куста мирты, смахнул ею всех насекомых с тела распятого. И вдруг апостол, открыв с трудом веки, произнес:

- Что ты наделал, человек?

- Я проникся страданиями твоими,- сказал в ответ Путник, - Они пили кровь твою, я убрал их с тела твоего, чтобы облегчить муки твои.

- Что же ты наделал? – повторил свой вопрос Апостол, - Ты ведь согнал сытых, а вместо них теперь сядут голодные…

Петр Васильевич немного помолчал, словно давая мне время осмыслить его рассказ-притчу, и затем добавил:

- После войны, казалось, что жизнь другая настанет. Непременно другая. Счастливая и сытая. А ведь нет же: снова пошли репрессии. Кому – Колыма, кому – каторга… И чиновники все новые и новые. И каждый следующий голоднее предыдущего…

Спустившись в город Малгобек, заехали на улицу имени Петра Васильевича Карпунина. Улица как улица: почти в центре города, ровный ряд коттеджей из красного кирпича. Деревья, цветы у ворот и заборов.

Петр Васильевич попросил припарковать автомобиль в начале своей улицы, сказав:

- Хочу пешком пройтись. А то, когда еще доведется погулять по улице имени себя родного…А ты, Юра, поснимай немного для моих внуков.

Местные жители, сидевшие на лавочках у своих ворот, провожали нас внимательными взглядами, пытаясь, видимо, понять, чего это на их улицу забрели чужие.

- У нас здесь под Малгобеком, - продолжил свой рассказ ветеран войны, - осенью 42-го с тыловым обеспечением первое время не шибко-то было. Еще подтягивались новые части, - и даже еще не обстрелянные: армянский, грузинский, азербайджанские полки, батальоны из Чечни и Дагестана. Некоторых к нам перебрасывали сюда с других фронтов. А тыловики наши отставали, - солдаты недоедали. Так мы спасались за счет местного населения. Ваши люди нас подкармливали: кто - мамалыгу принесет, кто – кукурузу вареную, кто – лепешки. Даже молоко приносили. Но нам политрук запретил с местными женщинами и девушками заговаривать: “здесь так не принято, - это вам не Украина или Молдавия”, - говорил он. Люди-то местные сами недоедали, а нам, солдатам несли все, что у них было… Окопы траншеи помогали рыть. Гужевой транспорт тот же - всегда давали. Дрова с нами в лесу заготавливали… Немцы селения здешние бомбили. Так люди рыли у себя во дворе землянки и там оставались жить. Никто от линии фронта не уезжал куда подальше, спасаясь от войны.

Юрий решил сделать пару снимков на память. Мы с Петром Васильевичем встали так, чтобы не заслонять трафарет с названием улицы за нашими спинами на стене одного из домов. На табличке было написано: “Ул. имени Петра Васильевича Карпунина, - Защитника г.Малгобек”. Не успел Юрий нажать на кнопку затвора фотоаппарата , как к нам с одного, второго, третьего дворов потянулись местные жители. А уж когда они узнали, что перед ними стоит живой – здоровый защитник и почетный гражданин города Воинской славы П.В. Карпунин собственной персоной, - начались расспросы, стали наперебой приглашать к себе в гости, каждый норовил затащить его в дом “чаю попить”.

- Сто лет Вам еще жить! Здоровым и бодрым. Чтобы наши внуки и правнуки могли Вас также приветствовать и обнимать, как делаем это мы сейчас…

- Приезжайте к нам, пожалуйста, Петр Васильевич, почаще. Мы с вами деревья вместе посадим на нашей, - нет, на Вашей! - улице. Вот 9 мая – и посадим! А что сейчас приехали, так за это Вам огромное спасибо!

- Супруга, говорите, Ваша давно умерла. Так мы Вам здесь хор-рошую подберем! Свадьбу сыграем, лезгинку будем до утра танцевать!

Петр Васильевич, открытый и радостный, ответил в том же духе:

- Спасибо, спасибо, мои вы родные, но я лезгинку без черкески и кинжала не танцую. А с собой не захватил.

- Будет Вам и черкеска, будет и кинжал! И даже скакуна Вам подарим, - только приезжайте! Рады Вам будем всегда от души!..

Кто-то попроворнее принес графин с вином и тут же по середине улицы начали разливать по стаканам. Выпили за мирную жизнь и за Петра Васильевича.

Прощались долго. Люди не расходились. А затем, когда начало вечереть, все вместе пошли провожать нас до конца улицы, где мы оставили нашу машину.

-Какие хорошие люди живут на моей улице! – радуясь, все повторял и повторял Петр Васильевич.

Я шел рядом, искоса поглядывая на Петра Васильевича, и думал: Боже мой, ужель таким простым Ты и создал Человека?! Без гордыни и зазнайства, без хитрости и без корысти… Как ценим мы, живущие на Твоей земле этот дар Твой – нашу жизнь, подаренную Тобою? Когда, в какой момент мы начинаем понимать, что это место на Земле – есть наша Родина, и когда становимся готовыми, не раздумывая, отдать за нее то, что подарил нам Ты – эту жизнь? И почему потом, - если не погиб в бою, как товарищи твои, остался жить с осколками под сердцем, - почему потом не можем избавиться от чувства вины перед погибшими, вспоминаем и вспоминаем их лица, фразы, брошенные мимоходом, недокуренную перед боем папиросу или слова, сказанные ими перед смертью?...

Неужели, - думал я в ту минуту, - неужели, когда говорят о ком-то, что он был “великий человек”, надо понимать, что он был простым и чистым созданием Твоим?

Нет, подождите: почему же “был”?

Он есть Создание Твое, Господи! Он есть Создание Твое…

P.S.

Через несколько дней после отъезда Петра Васильевича и Юры, они позвонили мне с Ельца и радостно сообщили:

- Когда приехали из Ингушетии, нас дома ждало письмо из Администрации города. Приглашают, чтобы мы оформляли квартиру, которую государство выделило ветерану войны. Значит, не все так мрачно в нашей жизни!

- Петр Васильевич! – ответил я, радуясь вместе с ними, - Долг, говорят, платежом красен. Вот государство и исполняет свой долг перед Вами. Мира Вам, счастья и добра! Жду приглашения на новоселье! До встречи!

- Пока – пока!..

Ратмир Льянов,
Заслуженный деятель искусств ЧИАССР, кинорежиссер