— Мурат Магометович, Вы в 92-м году, должно быть, работали в тогдашнем ФСК (ныне ФСБ). Где застали Вас эти события, и была ли тогда у спец­служб информация о том, что такое может про­изойти? В чем Вы видите причины трагедии, и какими Вам видятся пути решения конфликта? — Хочу особо подчеркнуть, что это трагедия, которая никогда и нигде больше не должна повто­риться. Исторически на Кавказе сложилось так, что мы все друг друга знаем. Самое большое богатство — это толерантные отношения между людьми различных национальностей. Народы, проживающие на Кавказе, — это граждане Российской Федерации. И очень важно, чтобы ни у кого не было желания разрушить культурный слой, самобытность наших народов. События, которые известны сегодня как осетино-ингушский конфликт, — это была беда не только для осетинского и ингушского народов, но и для всей нашей страны. Мы, конечно, помним все, что тогда происходило. Пришлось помогать людям, многих мы вывозили из зоны конфликта. Никакая политика, материальные ценности, чьи бы то ни было должности — все это не стоит ни одной капли человеческой крови. Никто не понимал, как такое могло случиться. Вот вопрос, который, наверное, мучает всех нас. Жили нормально, не было никаких проблем... Сегодня нужно возвращаться к нашим лучшим самобытным традициям. Это была ситуация, когда все проиграли. Если кто-то думает, что выиграл — это не так. Повторяю: проиграли все. В одночасье перестали понимать друг друга люди, веками жившие вместе, порой имевшие родственные связи: смешанных семей у нас немало. Народов плохих не бывает. К сожалению, есть поли­тики, которые эти народы стравливают, — такое вре­мя мы переживали. Но политики приходят и уходят, народы остают­ся вечно. Мы должны сделать все, чтобы не наруша­лись конституционные права конкретных людей. Не допустить, чтобы подобное где-нибудь повторилось. Республики Ингушетия тогда еще как таковой практически не существовало. Был один представи­тель федеральной власти, а властных структур до конца еще не создали. После упразднения структуры, в которой я работал, многие уехали в различные ре­гионы. Я остался, ведь моя малая родина здесь. Так что во время этих событий, я не работал ни в каких структурах. Но не мог остаться в стороне. Мы многих спасли, в том числе детей. Помощь оказывалась — о себе могу сказать это со всей определенностью — независимо от национальности. Не выбирал, не де­лал различия, кто ингуш, кто осетин, кто русский. Потому что это была наша общая боль. Событий на территории Ингушетии фактически не было, все это происходило в Северной Осетии. Самое драгоценное и неповторимое — это чело­веческая жизнь. Всевышний нас создал не для того, чтобы мы противостояли друг другу. На Кавказе, что бы ни случилось, в конечном итоге всегда все закан­чивается миром. У нас ментальность такая. Чем быст­рее мы установим мир на Кавказе, тем лучше будет всем, России в целом. Ингушский и чеченский народы долгие годы не жили, а выживали. И сегодня мы чувствуем, что жизнь только налаживается. Очень важно, чтобы не было двойных стандартов. Руководство нашей страны от­мечало, что у нас нет форпостных — нефорпостных территорий, надежных — ненадежных народов. Все наши народы — граждане России, и мы должны с одинаковым уважением относиться ко всем. И самое главное — справедливо разрешать все споры и воз­никающие проблемы. Подчеркиваю: исключительно политическим путем. Старики рассказывали мне о депортации, о том, как люди по пути не могли похоронить своих близ­ких. У меня тоже погибло очень много родственни­ков, и сам родился в ссылке и, конечно, мы помним это, забывать это нельзя, потому, что наш долг — сде­лать все, чтобы это ни с кем нигде не повторилось. Мы выбрали демократический путь развития. Конеч­но, у многих до сей поры, жива обида: они защищали родину на фронтах Великой Отечественной войны, а целый народ был депортирован. Эта боль неиско­ренима. Но зацикливаться на ней, ни в коем случае нельзя. Во всех священных писаниях сказано, что не подобает поступать так, как бы мы не хотели, чтобы поступили с нами. Это, наверное, самое главное. На­ши предки на Кавказе умели договариваться, умели решать вопросы сообща. Вместе вставали на защиту от внешних врагов, на защиту России. Достаточно вспомнить «Дикую дивизию», где были чеченский, ингушский, кабардинский, осетинский, дагестан­ский полки. Ничего нового не нужно изобретать, у нас достаточно добрых исторических примеров. Лучшие традиции нужно хранить, не забывать. На Кавказе нет слабых народов — кто думает иначе, глу­боко ошибается. И нет народов, которые не умеют ценить добра. Никакой народ нельзя испугать и за­ставить отказаться от своей памяти. Но самое боль­шое благо — это когда мы не актуализируем пробле­мы, которые достались нам в наследство, а их сообща решаем. И нет альтернативы диалогу. В противном случае люди теряют ориентиры, пытаются решать наболевшие вопросы нецивилизованно. Этого мы все должны избегать. Конечно, когда есть дом, в котором человек ро­дился, родились его деды и прадеды, а ему нельзя ту­да попасть, это непонятно. Так не должно быть. История — это такая наука, которая делает чело­века гражданином. Она учит нас не повторять оши­бок прошлого, в этом ее главная ценность. — Насколько приемлем для ингушской стороны план решения конфликта, предложенный полпредом президента России в Южном федеральном округе? — План рациональный, намерения хорошие, но бесконечными планами и соглашениями проблему не решить. Их было очень много и раньше. Усилия, которые мы тратим на подписание этих документов, лучше было бы направить на оказание помощи кон­кретным людям. Есть проблема. Если мы от нее отвернулись или делаем вид, что ее нет, она сама по се­бе не исчезнет. Мы выдвинули предложение, чтобы беженцы имели возможность строиться. Предлагали им: вот вам строительная организация, выделяются на нее деньги... А беженец, если у него пять-шесть сы­новей и сам еще трудоспособный, хочет строиться сам. И мы поддерживаем этот вариант, вышли на пра­вительство, постановление издано по этому поводу: человеку будет идти трудовой стаж, он зарплату бу­дет получать. А тот, который придет со стороны и бу­дет строить не для себя, сделает кое-как, его же не­возможно контролировать: организация, что его на­правила, ему все подпишет. Поэтому мы за то, чтобы люди строились сами. И чтобы не по частям им отда­ли деньги, а дали то, что им положено, безо всяких чиновничьих игр. Я попросил, чтобы в Ингушетии эти средства никто не распределял, а люди непосред­ственно получали их из федеральной миграционной службы. Тогда и у чиновников не будет никаких со­блазнов. Вот такой у нас подход. — Вы находите понимание осетинской стороны в этом вопросе? Есть контакт с ней? — Недавно встречались, говорили на эту тему. Ду­маю, понимание того, что беженцам нужно оказы­вать конкретную помощь — есть. — Сколько по вашим данным беженцев из Приго­родного района находится в Ингушетии? — Если учитывать то, что кто-то решил остаться на постоянной основе, приобрел здесь жилье, это, по предварительным данным федеральной миграцион­ной службы, свыше 3 тысяч семей. — В чем главное препятствие с осетинской стороны для возвращения беженцев? — Причины выдвигаются разные. Считаем, что надо обеспечить возможность возвращения бежен­цев на добровольной основе и безопасность как жителям Северной Осетии — осетинам, так и ингушам. Возвращение, совместное проживание, совместная работа, учеба — только это обеспечит мир, порядок и спокойствие в регионе. Я не считаю, что сегодня есть реальные причины, могущие помешать этому. Мы в этом убедились. Многие уже вернулись, они получа­ют медицинское обслуживание, образование. Но этого мало по сравнению с тем количеством лю­дей, которые изъявили желание. Думаю, что и твор­ческие коллективы, и творческие союзы, и политики, и учителя должны принимать участие в решении этих проблем, поддерживать и развивать межнацио­нальные контакты.