В два раза увеличилось количество жалоб на домашнее насилие на Северном Кавказе за время пандемии коронавируса. В регионе, где женщины традиционно подвергаются шантажу, травле, физическому и сексуальному унижению, пандемия дала возможность абьюзерам проявить себя полностью: женщины оказались запертыми с ними на несколько месяцев в одном доме. Большинство обращений поступило из Ингушетии, Чечни и Дагестана, говорится в совместном докладе семи организаций по защите прав женщин.

Под контролем абьюзера
"По-прежнему пострадавшие боятся или, находясь под полным контролем абьюзера, не могут обратиться за помощью в правоохранительные органы, а никаких быстрых мер для обращения за помощью российское законодательство не предлагает, – рассказывает юрист проекта «Правовая инициатива» Ольга Киселева. – К примеру, очень полезными были бы такие меры защиты как обращение за срочным охранным ордером, вызов полиции с помощью смс-сообщения, звонок с помощью кодового слов. К примеру, в некоторых зарубежных странах во время эпидемии появились возможности сообщить об опасности с помощью кодового слова в аптеке или сбросить сообщение с геолокацией с автоматической переадресацией в чат психологической поддержки (Испания) или сообщить о насилии почтальону или сотруднику службы доставки еды (Великобритания)".

Киселева отмечает, что доступные в России на сегодняшний день средства защиты такие как обращение в полицию и другие правоохранительные органы неэффективны, так как не подразумевают срочной помощи и защиты пострадавшему.

"Заявления рассматриваются месяцами, а все это время пострадавший продолжает проживать вместе с абьюзером, – говорит правозащитница. - Обращения не воспринимаются правоохранительными органами серьезно, так как считаются «частным делом» каждой семьи. Государство, к сожалению, не предпринимает никаких мер по искоренению гендерных стереотипов о роли и месте женщины в семье, на что России указывал Комитет ООН по дискриминации в отношении женщин по делу Шемы Тимаговой".

По мнению Киселевой, также необходимо большее количество безопасных шелтеров на Кавказе, куда могли бы уйти пострадавшие от домашнего насилия: "Мест в существующих не хватает, отдельную сложность представляет держать местонахождение шелтера в секрете, обеспечить меры безопасности в случае, если абьюзер преследует пострадавшего".

Постепенное "обесчеловечивание" женщины
Ингушетия считается одной из самых закрытых республик, рассказывает местная правозащитница, попросившая не называть ее имени.

"За помощью жертвы домашнего насилия не обращаются ни в НКО, ни в полицию. Не говорят об этом даже с друзьями или родственниками", – уточняет эксперт.

Связано это в первую очередь с тем, что на реальную помощь жертвы насилия в Ингушетии не рассчитывают. Большинство пострадавших боится, что если они расскажут о произошедшем, ситуация только ухудшится.

Примером бездействия правоохранительных органов Ингушетии может послужить история Марем Алиевой. Это дело стало первым делом об убийстве жертвы домашнего насилия из России, коммуницированным ЕСПЧ. Алиева исчезла в сентябре 2015 года, в декабре того же года было возбуждено дело об убийстве. Женщина обращалась в полицию и рассказывала об избиении ее и детей, после чего муж подтвердил правоохранительным органам: он действительно применяет силу. Объяснил он это необходимостью "воспитывать" жену. Больше никаких действий в отношении него полиция не предпринимала.

Расследование дела началось благодаря сестре пострадавшей – Елизавете Алиевой. Как только она начала добиваться расследования исчезновения сестры, ей начали поступать угрозы, а во дворе ее дома взорвалась ручная граната.

"Женщина на Северном Кавказе сейчас находится в ситуации полного произвола. Такого положения дел не был с советских времен", – считает ингушская правозащитница. Связано это с наличием нескольких правовых систем, уверена она.

На Северном Кавказе сильны религиозные традиции, но при этом действуют и общероссийские законы. Сотрудникам правоохранительных органов сейчас не нужно выражать даже заинтересованность или приверженность некой идеологии. Они могут открыто могут высказывать свое пренебрежение по отношению к женщине.

"Происходит постепенное обесчеловечивание женщины и выдавливание ее из социальной сферы", – говорит правозащитница.

Официальной статистики, как изменилась ситуация, связанная с домашним насилием, за время пандемии в Ингушетии, нет. Однако, по словам собеседницы, увеличилось количество жалоб от детей.

"Я знаю несколько реальных истории о физическом насилии в отношении несовершеннолетних, – рассказывает правозащитница, – Возросло насилие в сложных семьях, где практикуется применение силы. Раньше у детей была возможность уйти хотя бы в школу, чтобы избежать побоев. Во время изоляции они не могли сделать даже этого".

Мальчикам в этом случае повезло чуть больше, уверена правозащитница. Им разрешают гулять с друзьями на улице. Для девочек же школа – единственное место, куда они могли ходить.

"Никуда больше из-за гендерных ограничений их не пускают. Естественно, насилие в отношении девочек во время изоляции могло возрасти", – говорит эксперт.

Второй наиболее уязвимой группой во время изоляции стали молодые девушки, живущие с родственниками мужа. По словам правозащитницы, работа для этих женщин является отдушиной и чуть ли не единственным местом, где можно укрыться от эмоционального давления со стороны родителей супруга. Во время изоляции они были лишены этого укрытия и могли оказаться как в ситуации психологического, так и экономического насилия.

Третьей уязвимой группой являются женщины, страдающие от побоев со стороны мужа. Количество жалоб от них во время изоляции не изменилось, отмечает правозащитница.

"Мне известны две истории избиения молодых женщин за время пандемии. Одна из них даже попала в больницу с многочисленными ушибами и черепно-мозговой травмой", – рассказывает жительница Ингушетии. Связаны ли эти истории непосредственно с изоляцией, она не знает.

"Заставят извиняться на камеру"
Чечня в контексте семейного насилия сейчас стала известна во всем мире. После того, что случилось с Мадиной Умаевой, Чечня, насилие и Кадыров стали объектом пристального внимания ведущих мировых СМИ. Мать Умаевой заявила, что ее дочь стала жертвой домашнего насилия - ее убил муж. В итоге женщина извинилась за свои слова перед главой республики и семьей зятья. А муж скончавшейся получил новый дом от фонда Кадырова.

Правозащитники обратились к главе Следственного комитета Александру Бастрыкину с просьбой взять под контроль дело о смерти. А в Чечне после этого случая многим психологам и сотрудникам социальных служб запретили общаться с журналистами на темы семейного насилия. Некоторые боятся не только потерять работу, но и подставить под удар семью.

"Самое меньшее, что может произойти, это то, что нас заставят извиняться на камеру, – рассказывает один из психологов, которому запретили говорить с журналистами про произошедшее. – В Чечне таких случаев просто не должно быть".

По словам специалистов, которые занимаются проблемой семейного насилия в Чечне, в ситуации пандемии случаи насилия регистрировались даже в тех семьях, которые выглядели благополучно.

"До этого такие семьи редко пересекались дома, и поэтому у них не возникали ситуации, приводящие к такому исходу, – рассказывает один из правозащитников, имя которого в целях безопасности мы не называем. – Надо помнить, что есть не только разные виды, но и разные формы насилия. Изоляция – одна из его причин, потому что на стресс все реагируют по-разному".

Правозащитник рассказывает, что число обращений и звонков за психологической помощью в женские центры и отдельно к специалистам-психологам очень выросло: "В любом случае им помогают. Если насилие системное, то оказывается и комплексная помощь".

По его словам, Чечня сильно отличается от других республик в первую очередь видами насилия: "На первом месте здесь экономическое и психологическое насилие, а также шантаж через детей. Большинство женщин не может принимать решение, например, о разводе именно из-за этого. Также популярно и кибернасилие, когда женщины знакомятся с кем-то в сети, их склоняют к проявлению эмоций, высказыванию каких-то слов и обещаний, а потом требуют денег".

Коронавирусное затишье
Дагестан, пожалуй, единственный регион, в котором хоть громкие случаи за время пандемии и были, но в целом шквала просьб о помощи не было.

"Когда объявили карантин, я ждала вала обращений, – рассказывает главный редактор сайта о правах женщин на Кавказе "Даптар" Светлана Анохина. – Но его не было. Я объясняю это затишье тем, что был Рамадан (священный для мусульман мусульман месяц – прим. ред.)".

По словам Анохиной, в Дагестане ситуация с семейным насилием чуть проще, чем в других республиках: "В Ингушетии все друг другу родня, в Чечне закон «Рамзан сказал», а в Дагестане больше возможностей".

Она отмечает, что правозащитники сталкиваются с целым рядом проблем: "Не хватает всего, не хватает понимания, где нужно бить тревогу. Люди не понимают, что такое личные границы, не понимают, что такое насилие".

Случай с молодой жительницей Дагестана Гулей Казанбиевой стал известным еще в прошлом году. Девушку преследует бывший муж, однако возбудить дело сложнее, чем могло бы показаться. Последний раз она поступила попала в больницу после встречи с ним со сломанной верхней челюстью, закрытой черепно-мозговой травмой, сотрясением мозга, переломом костей предплечья, многочисленными ушибами на лице и теле. Однако правоохранительные органы считают такой вред здоровью "средним", а абьюзеру грозит максимум три года лишения свободы.

Умужат Гусейнову задушил муж. Тело он спрятал в ковер. Решение по этому делу уже вынесено: убийца остался на свободе. Все дело в том, что входившая в состав комиссии клинический психолог пришла к выводу, что супруг совершил преступление в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения — аффекта — "после тяжкого оскорбления со стороны потерпевшей". Это заключение стало основанием для переквалификации дела на более легкую статью — убийство в состоянии аффекта.

"Дело резко замяли"
Громкие истории о домашнем насилии во время пандемии произошли и в Кабардино-Балкарию. Например, 15 июля, стало известно о смерти 28-летней жительницы республики Алены Батыровой. Она вышла из дома 30 мая, чтобы забрать по работе заказ. По дороге ее "перехватил" на машине муж. Приревновав супругу, он начал избивать ее, а дома забил до полусмерти.

Когда приехала скорая помощь, муж подписал отказ от госпитализации. В итоге Батырова еще несколько часов пролежала дома. Когда медиков вызвала свекровь во второй раз, женщина была уже в коме. У нее были многочисленные ушибы, переломы и закрытая-черепно-мозговая травма. Родным свекровь сказала, что у Батыровой инсульт. Только через несколько дней они выяснили, что произошло на самом деле.

8 июля Батырова умерла. На следующий день мужа арестовали. Отпустили при этом через три дня, сославшись на отсутствие доказательств вины.

По словам местной журналистки, занимающейся темой домашнего насилия, Алены Докшоковой, подобных историй во время пандемии может быть гораздо больше. Они просто не получают такой огласки, если родственники не привлекают внимание к проблеме через соцсети.

Но все истории заканчиваются одинаково: как бы громко они ни звучали, в итоге дело закрывается.

"В прошлом году мы пытались сделать материал о том, как бывший муж преследовал женщину. Она сама начала активно писать об этом в соцсетях, ссылаясь на то, что на официальном уровне ей помочь не смогли, – рассказывает Докшокова, – Дело в отношении бывшего мужа вроде как пытались возбудить, но потом историю резко замяли".

Полноценную картину о том, как повлияла изоляция на уровень домашнего насилия в республике, составить сложно. По словам журналистки, официальных данных не было и до пандемии.

"Если не делать официальный запрос в МВД с просьбой предоставить реальные цифры, может сложиться впечатление, что домашнего насилия в Кабардино-Балкарии нет. На самом же деле у каждого жителя найдется знакомый или родственник, который с этим сталкивался", – уточняет Докшокова.

Говорить о проблеме в республике все еще не принято. "Вроде бы разговоры на эту тему ведутся, и все все понимают, но идти в полицию пострадавшие все равно не хотят", – добавляет журналистка.

Она уверена, что это связано со стыдом. Тема домашнего насилия все еще очень табуирована на Северном Кавказе. При этом из-за того, что республика маленькая, все друг друга знают: кто-то из знакомых или даже родственников работает в полиции. Из-за этого пострадавшие стараются лишний раз не говорить нигде о том, что у них происходит дома.

"Существует представление, что обращение в полицию порочит честь семьи. Женщину начинают осуждать за то, что она проблему «вынесла на улицу». Вряд ли ей будет грозить реальная опасность, скорее всего родственники просто начнут сильно давить морально", – говорит Докшокова.

В состоянии рефлексии
В Северной Осетии пострадавшие все же начинают обращаться за помощью, а иногда дела об избиениях в семье даже передаются в суд. Так произошло с делом 32-летнего жителя Владикавказа Вадима Техова, которого обвиняют в жестоком убийстве бывшей супруги Регины Гагиевой в сентябре 2019 года.

Техову инкриминируют два преступления. Первое, по версии следствия, он совершил 3 ноября 2018 года возле одного из баров Владикавказа, где он подрался с двумя жителями Ингушетии. Во время драки Техов нанес им несколько ударов ножом. Молодого человека отправили под домашний арест.

Режим домашнего ареста Техов нарушал несколько раз. Следствие считает, что 18 сентября 2019 года он повторно нарушил меру пресечения и приехал на работу к бывшей супруге. Приревновав ее, Техов нанес ей более 15 ножевых ранений в различные части тела. Девушка умерла через несколько дней.

Инцидент попал на камеру видеонаблюдения магазина, в котором работала Гагиева. Родственники девушки сообщили, что Техов и раньше угрожал ей убийством. Полиция знала о происходящем, но никаких действий не предпринимала.

После этого резонансного дела в Северной Осетии появилось движение против домашнего насилия "Хотæ" (Сестры), куда вошли журналисты, блогеры и юристы. Организатор движения Агунда Бекоева отмечает, что несмотря на тревожные ожидания, всплеска обращений по поводу домашнего насилия в связи с изоляцией, они не наблюдали.

Во время изоляции "Хотæ" провело анонимный онлайн-опрос о домашнем насилии в республике. В нем приняло участие почти 700 человек. Большинство опрошенных (42%) сообщили, что за время самоизоляции переживали психологическое насилие в семье. Еще 30% сообщили, что пострадали от физического насилия.

Официальных данных, как и в других республиках, в Северной Осетии нет.

"Полиция не обладает реальной статистикой по обращениям о домашнем насилии, потому что большинство женщин отправляют из участка домой, даже не регистрируя их заявления", – рассказывает Бекоева.

Она добавляет: иногда женщины сами забирают заявления, потому что мирятся с агрессором, боятся расправы с его стороны или теряют веру в то, что им смогут помочь.

"Мало кто готов проходить через неловкость и унижения и обращаться выше, в прокуратуру. Республике очень не хватает НКО или фонда, который занимался бы сопровождением пострадавших женщин в полиции и в судах", – уверена организатор движения "Хотæ".

Бекоева отмечает, что получает каждый раз около трех-четырех обращений, когда публикует новый пост на странице "Хотæ": "Люди сначала решили, что в городе появился кризисный центр, а мы все лишь консультируем по вопросам, связанным с домашним насилием, объясняем, что пострадавшему делать дальше и как оформить заявление, чтобы в полиции его не «отшили». Тяжело от осознания того, что реально помочь человеку в этой ситуации ты не можешь".

Обращения, которые поступают в "Хотæ", обычно связаны с физическим насилием. Оно в свою очередь сопровождается психологическим и нередко экономическим. У женщин часто забирают детские пособия, грозятся отобрать дом, купленный на материнский капитал, или вешают на них кредиты, рассказывает Бекоева.

Иногда за помощью обращаются незамужние женщины, которые жалуются на преследование со стороны молодых людей. Самой табуированной остается тема сексуального насилия. "Анонимные опросы показывают, что с ним сталкивались многие женщины. Кто-то пострадал от родственников, друзей, знакомых семьи или соседей. О таком даже анонимно рассказать сложно", – уверена Бекоева.

Пока республика находится в процессе принятия проблемы, добавляет собеседница: "Мы только начали говорить о домашнем насилии. Я надеюсь, что отношение людей к проблеме начинает меняться, ведь когда ты что-то озвучиваешь, начинаются рефлексии. В состоянии рефлексии мы пока и находимся".

Правозащитники действуют в одиночку
Несмотря на то, что в каждой республике свои проблемы, правозащитники отмечают: нельзя сказать, что где-то ситуация проще.

"Опасение вызывают все республики. В последнее время прогремели трагические истории гибели Мадины Умаевой и Алены Батыровой, – говорит юрист Ольга Киселева. – Случай Мадины Умаевой, конечно, очень показателен для всей Чечни, где власти публично отрицают проблему домашнего насилия, не предприняли никаких попыток разобраться в противоречивой ситуации и подвергли психологической травме мать погибшей. Такая реакция властей может вселить страх и демотивировать других пострадавших от домашнего насилия обращаться за помощью в правоохранительные органы из-за боязни позора, давления со стороны властей. Так, та проблема, главная сложность которой состоит в латентности (особенно на Кавказе), станет еще более скрытой чем она есть сейчас".

Киселева отмечает, что правозащитникам часто бывает сложно уговорить пострадавшего бороться за справедливость – в условиях, когда пострадавшему никто не верит, трудно найти на это силы.

"Конечно же, есть случаи давления со стороны нарушителей, как это было, например, в деле сестер Алиевых , когда не только свидетели меняли свои показания против мужа пропавшей без вести Марем Алиевой, но и юристы отказались из-за угроз, – вспоминает Киселева. – В условиях отсутствия поддержки правоохранительных органов и эффективного законодательства правозащитники действуют практически в одиночку, что является невероятно сложно преодолимым барьером в поиске правосудия для пострадавших от домашнего насилия".

Источник: Кавказ реалии