Почти всю середину осени в Ингушетии проходил безостановочный массовый протест,чуть ли не впервые в истории республики объединивший практически все слои местного общества.Ингуши выступили против соглашения о новой чечено-ингушской границе и по ходу дела не только изобрели несколько оригинальных способов сопротивления давлению без насилия, но и, кажется, впервые показали неизвестный ранее тип гражданского самосознания в России.

В нём понятия шариата спокойно уживаются с нормами светского законодательства, а девушка в хиджабе может устроить выволочку чиновнику в костюме. По заданию самиздата журналист и специалист по Северному Кавказу Владимир Севриновский отправился в Ингушетию, где не только застал кульминацию протеста, но и сумел в деталях описать его изнутри.

Сотни людей бежали по кругу. Мелькали папахи, широкополые шляпы и круглые тюбетейки с кисточками, куртки хипстеров и униформа полиции. Толпа на площади закручивалась в огромную воронку, куда со всех сторон вливались всё новые верующие. В ночном небе реяли флаги Ингушетии со старинным символом солнца. Алое кольцо с тремя лучами до странного напоминало происходящее внизу. Сотни глоток синхронно выкрикивали «Ля Иляха илля Ллах!» — «Нет Бога кроме Аллаха!» В заблокированной, охраняемой вооружёнными людьми столице Ингушетии совершался зикр — суфийский обряд поминания Бога. Эти ритуалы спонтанно сменяли речи ораторов уже несколько дней подряд. Таков был самый удивительный протест России XXI века — миролюбивый и воинственный, оппозиционный и лояльный одновременно. Двадцать шестого сентября глава Ингушетии Юнус-Бек Евкуров и глава Чечни Рамзан Кадыров подписали соглашение об определении границы между республиками, неделю спустя на митинги в Магас ехали уже тысячи ингушей со всей России.
ГОРОД СО СТРАННОСТЯМИ
Магас, молодая столица Ингушетии, — город со странностями. На пустых улицах не встретишь современных автобусов, зато остановки оборудованы электронными библиотеками и кондиционерами. Подсвеченные скамейки и будки таксофонов раздают вай-фай, но только не в дни протестов, когда в городе, якобы из-за неполадок, разом отключили и мобильный, и — частично — домашний интернет. Напротив здания правительства республики построена вайнахская оборонительная башня высотой 99 метров. Эти башни — правда, гораздо меньшего размера — в горах Чечни и Ингушетии составляют гордость обоих народов. Схожая культура объединяет, но и порождает соперничество. Не успела подняться ингушская башня-небоскрёб в неотрадиционном стиле, как Кадыров объявил о строительстве в Грозном четырёхсотметровой башни — пониже, чем в Москве, но куда выше, чем у соседа.
Этот принцип распространялся на всё: народы назывались братскими, но было ясно, кто старший брат, а кто младший. Чеченские силовики не раз вторгались в соседнюю республику и пытались там вести себя по-хозяйски, но почти всегда безуспешно. В 2013 году Кадыров потребовал включить в состав Чечни приграничное селение Аршты. Ингушское руководство пресекало такие поползновения. До недавнего времени.
Когда в конце августа за рекой Фортангой чеченский бульдозер с вооружённым эскортом расчищал дорогу и выкорчёвывал деревья в заповедных местах Ингушетии, глава республики Юнус-Бек Евкуров был необычно спокоен. Причины прояснились через две недели после его переизбрания: 26 сентября он заключил с Кадыровым соглашение об установлении новой границы между Ингушетией и Чечнёй. В республиканской прессе писали, что обмен земель равноценный, это итог работы комиссий с обеих сторон. Однако расчёты картографов показали, что по итогам сделки Ингушетия теряет почти десятую часть территории. Впрочем, точность этих калькуляций тоже вызывала сомнения. Республики разделились в 1992 году, когда Чечня захотела независимости, а Ингушетия — остаться с Россией. Правление Дудаева было признано незаконным, что в итоге дало повод для спекуляций вокруг общей границы. Евкуров попытался разрубить гордиев узел одним махом, но попал себе по пальцам.

Для ингушей территориальный вопрос, даже по меркам Северного Кавказа, — крайне болезненная точка. Дело даже не в том, что Ингушетия — самая маленькая республика России с самой высокой плотностью населения. Главная национальная трагедия этого народа — потеря Пригородного района, когда после депортации 1944 года лучшие пахотные земли республики отошли Северной Осетии. Через полвека это вылилось в кровавый осетино-ингушский конфликт осени 1992 года. Поэтому внезапное соглашение с Кадыровым оказалось спичкой, брошенной в пороховой погреб.
Четвёртого октября Народное собрание — парламент республики — голосовало по соглашению. Закон принимали в спешке, разом в трёх чтениях. К тому моменту в центре Магаса уже собрались сотни ингушей. Депутаты понимали, что проблемы ждут и тех, кто пойдёт против главы, и тех, кто пойдёт против народа. Поэтому они выбрали тайное голосование, сразу после которого депутаты вышли к собравшимся и объявили, что голосовали против сами и видели такие же бюллетени у коллег. Но потом подоспели официальные результаты, и оказалось, что 17 из 25 голосов отданы за соглашение. Поползли слухи о фальсификации.
Евкуров также был на площади, и в суматохе кто-то запустил в него пластиковой бутылкой. Стреляя из автоматов в воздух, охрана вывела главу республики из толпы, но митинг на этом не просто не закончился: в столицу хлынуло столько людей, что очень скоро число протестующих превысило население всего Магаса.
НА ПЕРЕДНЕМ КРАЕ
— Когда депутаты сообщили, что соглашение не прошло, я безумно обрадовалась. Интернет отключили, пришлось отправиться к остановке, чтобы переслать новость. А на обратном пути услышала стрельбу… Я испугалась, что люди разбегутся. И мы побежали на звуки выстрелов. Я ещё была с ребёнком. Вспомнила, что надо его отправить в безопасное место. Сказала: «Измаил, иди к Заире!» — и бегу дальше. Кричу: «Твари, мы не уйдём!» Это потом на видео осталось. Журналист не должен проявлять такие эмоции. Но я боялась, что всё закончится…
Изабелла Евлоева — одна из лидеров протеста. Крепкая круглолицая женщина в хиджабе, она, кажется, находится везде и сразу: снимает репортажи, проводит встречи, отвечает на звонки.
— Я стойкая. Не плакала, даже когда ребёнок умер. Но когда подписали соглашение, я зарыдала. Это как Великая Отечественная война, понимаете? Границы твоей республики нарушены. Может, это звучит пафосно, но мы так чувствуем. Возмущает даже не сам земельный вопрос, а то, как это было сделано. Если бы Евкуров собрал старейшин и сказал: «Мне приказали сверху, ничего нельзя сделать» — народ бы его понял. Да, были бы недовольные, но не до такой степени. Накануне правительство молчало. С экранов лилось, что эти земли нам не принадлежали, что исторически там жили чеченцы… Причём пять лет назад утверждалось противоположное: нельзя было даже упомянуть, что какой-либо выдающийся ингуш родился в соседней республике. Я раньше на местном телевидении работала, но больше туда не вернусь. Две недели мы стояли под их окнами, но не вышло ни единого сюжета о том, что люди требуют землю.
Ингушское общество — возможно, самое патриархальное на Кавказе. Правительство республики не насаждает консервативные ценности так активно, как в соседней Чечне, где женщинам запрещено работать в государственных учреждениях с непокрытой головой. Но во время войны чеченки взвалили себе на плечи многие мужские обязанности, и следы этой вынужденной независимости сохраняются до сих пор. В Ингушетии традиционный уклад таким испытаниям не подвергался. Здесь каждый скажет, что дело женщины — заботиться о доме, избегать публичности, идти позади мужчины.

Но почему-то никто не удивился, когда студентка открыто бросила обвинения в лицо выступавшему в университете главе республики. На сходе в Сунже ещё одна девушка в хиджабе взобралась на сцену и выхватила документы у делегатов правительства, пришедших за одобрением новой границы. Не выпуская из рук бумаги, она перехватила микрофон и выдала разгромную речь, в финале которой выпалила: «Вы согласны?!» Полный зал солидных мужчин в папахах откликнулся так, будто им предложили допеть куплет на рок-концерте. Девушка не знала, что уже прибыл десант активистов, готовых перехватить инициативу у делегации Евкурова. Она просто считала, что никто, кроме неё, не скажет правды.
Анжела Матиева, бывший пресс-секретарь главы, участвовала в переговорах с полпредом президента Александром Матовниковым. Переговоры кончились ничем: после фразы «Каков народ, такие и бояре» делегация встала и ушла.
Это не разовые инциденты: за время массовых выступлений десятки ингушек бросали работу, оставляли детей у родственников и отправлялись на передний край:
— Когда митинг ещё не разрешили, женщины тут даже ночевали. В первые две ночи лил проливной дождь, от холода пар изо рта шёл. А ведь накануне было тепло, многие пришли в блузках. Но они боялись, что если уйдут, то митинг разгонят. Женщина у нас неприкосновенна: её нельзя трогать, оскорблять. Из-за этого они остались, чтобы мужчин охранять. Даже старушки.
ДЕВУШКА В ХИДЖАБЕ ВЗОБРАЛАСЬ НА СЦЕНУ И ВЫХВАТИЛА ДОКУМЕНТЫ У ДЕЛЕГАТОВ ПРАВИТЕЛЬСТВА
Изабелле повезло: её муж — тоже активист. Интеллигентный, в очках, он из той категории кавказцев, у которых московская полиция не требует паспорт.
— Как супруг я деятельность Изабеллы не одобряю, потому как её дома увидеть невозможно, — строго начинает он. — Но я сам тоже всё время здесь. Что дети одни, чуть-чуть напрягает, но это общее дело. В давние времена, если мужчин не было, жёны брали оружие. Этот запал ещё остался. Да, наши адаты и религия предполагают, что женщина должна быть на полшага позади, но при необходимости они встают в полный рост.
Порой родственники противились участию жён и сестёр в протестах, но всё же большинство участников уважали активисток и даже в толпе создавали живой коридор, чтобы их не касались посторонние мужчины.
— Мне говорили: «Твой телефон прослушивается, будь осторожнее». Но цена слишком высока, чтобы думать о себе. Раньше я не считала себя патриоткой. Много всего ингушского мне не нравилось. Думала, мы разобщены и не добьёмся ничего. Теперь я горжусь своим народом. Не испугались.
Говоря о человеке, который подвёл митингующих, Изабелла презрительно бросает: «Он вёл себя как баба».
НЕ СОБАЧЬИМ ЯЗЫКОМ
— Умело он взывал к порядку. За всё время на его лице не было тени улыбки! — восхищается ингушка бородатым парнем с мегафоном. — Впечатлил очень! Хочу такого зятя.
— Сейчас самый пик выбирать зятьёв, все как на ладони, — соглашается другая.
Герой этого обсуждения активист Хамзат Барахоев на митинге оборудовал особое место для женщин, где они стояли без риска коснуться мужчин и отдыхали в автобусе, который подогнал другой неравнодушный человек. Об участницах протеста он отзывается с восхищением:
— Женщины вели себя как львицы! Может, они и не имели права, но их роль очень важна. Некоторые говорят: «Какое право женщина имеет впереди мужчин вставать?..» А где они сами были в тот момент? Не было мужчин, потому она и встала.
Хамзат — салафит, представитель фундаменталистского течения в исламе, отрицающего нововведения, не вытекающие напрямую из Корана и Сунны. В начале протестов Хамзат Чумаков — харизматичный имам «салафитской» мечети в Насыр-Корте, постоянно конфликтовавший и с властью, и с официальным духовенством, призвал единоверцев не протестовать, потому что митинги в ортодоксальном исламе не приветствуются. Некоторые подчинились, но многие остались. И Хамзат — в том числе:
— У имамов разные мнения были. Может, кто-то митинговал из личных интересов. Каждому воздастся по его намерениям. Я свои знаю: чисто ради Аллаха, из-за земли туда пошёл. Во время событий 1992 года я был младенцем. Но мне о них рассказывали. Мы должны не допустить подобного в законном порядке, по Конституции России и шариату. Я знал, что будут сплетни, что меня осудят. Но это лишь мотивировало. Если взялся — иди до конца. И если суждено умереть — никаких проблем, потому что я люблю свою республику.

К теме героический смерти Хамзат возвращается постоянно. Видно, что он много размышлял об этом. В начале митинга участники готовились к силовому разгону, к стрельбе не только в воздух. Все вздохнули с облегчением, когда генерал МВД Сергей Бачурин пообещал безопасность. В итоге отношения протестующих и полиции стали почти идиллическими: солдаты участвовали в коллективных молитвах, получали гостинцы и позировали для фотографий с подаренными шоколадными батончиками. Редкий старейшина не похвалил генерала: поговаривали, что полиция не пустила силовиков из соседних регионов. Вежливо, но твёрдо сказали: справимся сами.
Проблем у служителей порядка и вправду особых не было. На площади всё происходило словно само собой: одни приносили еду, другие делились новостями, третьи укрывали сидевших на лавочках старейшин, чтобы те не замёрзли ночью. За юношей, раздающим обеды, следовал подросток с салфетками, а за ним, немного погодя, — мальчик с пластиковым мешком для мусора. На митинге, продолжавшемся круглосуточно две недели, царила идеальная чистота.
— Как организовывались? Спонтанно, — объясняет Хамзат. — Людям надо есть, сидеть, спать… Кто-то берёт на себя ответственность. Ставит столы, стулья. И ему говорят: «Все, ты за главного. Что скажешь, то и сделаем». В пищевом блоке были старший и подчинённый. Без их одобрения я не мог не то что зайти — даже воду взять. А если ошибались, подходили старики и советовали. Каждый занимался своим делом: у меня, например, получалось убеждать людей. Это как с маленьким ребенком: если ты громко прикажешь, он не послушается. Надо позвать, приласкать. Не важно, какого собеседник возраста и веры. Главное — объяснять человеческим языком, не собачьим. В газетах писали, что нам платили. Всевышний Аллах свидетель: это неправда. Один человек пожертвовал пять тысяч, я передал деньги оргкомитету. С тех пор ни единая живая душа ни рубля не дала, потому что какой я иначе патриот.

Хамзат и другие координаторы предотвратили немало конфликтов, без колебаний выезжая для усмирения разъярённых людей:
— Ко мне подошёл парень: «Прошу тебя, пойдём к Магасовскому кругу, там молодые собрались. Если из соседних республик прибудут военные — может плохо кончиться». Я взял мегафон и поехал. Там стояло много парней, жгли костёр. Я сказал: «Ребята, я не лучше вас, я — ниже вас, меня прислали ваши советчики. Прошу меня выслушать, а потом делать выводы. В Магасе митинг, мы отстаиваем свои права». Тогда один из старших спросил: «Брат, в конце что ты хочешь сказать? Мы всё сделаем». А я: «Пожалуйста, пойдёмте в Магас, вы нам нужны».
Потом сказали: на Кантышевском перекрестке стоит не меньше сотни машин. Пока я туда ехал, подготовил речь. Объяснил, что надо срочно в столицу, что судьба народа решается не здесь, а там. Старики нас зовут. До единого они туда пошли. Старшие сразу слушались, с ними намного легче было. Столько людей, что иногда голоса и сил не хватало объяснять: «Встань в этот ряд, встань в другой, сюда не иди, так не делай… Наши предки так решали, наша религия так говорит: нужен красивый нрав…» И всё было аккуратно.
Мусульманская община Ингушетии неоднородна. Салафитам жёстко оппонируют суфии, приверженцы мистического течения в исламе. Во многих республиках суфии тесно спаяны с государством, но не в Ингушетии: конфликт между правительством и муфтиятом дошёл до того, что 27 мая Евкурова «отрекли от мусульманской общины». Впрочем, между суфиями и салафитами бывали конфликты и пожёстче. Первые обвиняли вторых в неуважении к традициям предков, получая в ответ упрёки в недопустимых нововведениях. Нередко споры оборачивались человеческими жертвами. Поэтому многие считают главным событием митинга речь суфийского старейшины Ахмеда Барахоева, дяди Хамзата.
— Этот человек объединил ингушей, — радуется племянник. — Он вышел и извинился перед салафитской молодёжью за давние высказывания. Старик как младенец просил прощения. Все разногласия и обиды испарились. На митинге я встречал многих приверженцев суфизма. Знакомились, общались, помогали друг другу. Я понял: одна цель, одна боль объединяют любые течения. Чтобы решить проблему, надо встать плечом к плечу и дать отпор.
ДРУГАЯ СТОРОНА
Из руководителей суфийских общин республики соглашение о границе открыто поддержали только представители влиятельного братства, основанного Батал-хаджи Белхороевым, уроженцем как раз тех приграничных районов, на которые предъявил права Кадыров. В Народном собрании Ингушетии заседают сразу два внука этого шейха.
— Я был в отъезде, а мой брат Якуб голосовал за соглашение, — объясняет депутат Яхья Белхороев. — Ещё при жизни наших устазов они, предвидя эту ситуацию, определили, что граница между чеченцами и ингушами пройдёт по реке Фортанге. Правда, оппоненты говорят: верхнюю часть по Фортанге мы определили, почему же граница и дальше не идёт по ней? Там немало селений остаётся за Чеченской Республикой…
Подобно салафитам, баталхаджинцы разделились. Пока лидеры без видимого удовольствия поддерживали соглашение, молодёжь отправлялась в Магас кружиться в зикре с другими суфиями. Руководство же очутилось между двух зол: махинации власти наблюдать противно, а возразишь — невольно поддержишь оппозиционеров. Те пока что демонстративно лояльны Кремлю, вывешивают российские флаги и поздравляют Путина с днём рождения, но в то же время идут против желания центральной власти — высказанного, правда, пока лишь красноречивым молчанием.
— Это соглашение — как снег на голову. Никто не ожидал, хотя предвестники были. Теперь понятно: оно готовилось как минимум год. На территории видели чеченские экспедиции. Но руководство говорило: ничего страшного, продолжайте наблюдать. Как Сталин перед войной. Двадцать шестого сентября был шок. Так называемая оппозиция в республике и раньше не дремала, а тут им выпал такой карт-бланш. Историческая территория, колыбель некоторых тейпов передаётся. Потом последовали объяснения Евкурова, прояснилась позиция федерального центра. Однозначно была заинтересованность корпораций под патронажем Кремля. Нефть. Ещё, говорят, драгметаллы обнаружены…

БАТЕНЬКА РЕКОМЕНДУЕТ
РЕКА ИЗОБИЛИЯ
Тяжёлый клочковатый туман окутывает горы — тёмные, словно выцветшие. С одной стороны от селения Даттых — военная база. С другой — роковая река Фортанга. Из леса за нею доносится грохот: строят дорогу от чеченского Бамута. Раньше старики переходили Фортангу вброд, чтобы лечить суставы: её вода считается целебной. По одной из трактовок, название реки происходит от ингушского слова «изобилие». Даттых же означает «масляный» — из-за нефти. Она здесь выступала из земли, текла ручейками, и сотни лет горцы смазывали ею колёса телег. Потом тут работали экспедиции Нобеля и, наконец, советские нефтяники. Перед распадом СССР скважины законсервировали из-за высокого содержания сероводорода. Однако многие увязывают странную поспешность властей с передачей Чечне компании «Чеченнефтехимпром». Путин подписал указ об этом 18 сентября — за неделю до соглашения о границе.
Возле реки — грязное поле со следами шин. Здесь снимали встречу главы республики с местными жителями, якобы одобряющими новую границу.
— Этих «местных» привезли с Верхнего Алкуна и Сунжи для пиар-кампании Евкурова, — рассказывает Магомед Пидиев. — Двое наших было, но их мнение по телевизору не показали.
Магомед с удовольствием перечисляет свои многочисленные титулы: глава администрации, председатель общественных советов и мечети… Иронично добавляя: «в изгнании». Некогда большое селение почти вымерло. Ветви кизила и мушмулы склоняются от плодов, которые никто не собирает. По опустевшим улицам бродит одинокий фазан. Белая лада подъезжает к дому, завидев нас, разворачивается и покидает селение. «Мародёрщики», — спокойно поясняет Магомед.
Со времён Первой чеченской кампании жителей донимали то обысками, то закрытием дороги, а в 2015 году на селение обрушилась ночная бомбёжка. Силовики впоследствии объясняли её сводкой о группе боевиков. Одного жителя контузило, другого ранило осколком. В мечети вылетели стекла, сгорел дом, осколки снарядов перебили газопровод. С тех пор он безнадёжно ржавеет. Газа в селении нет и не будет, есть только электричество — и телевизионный ретранслятор.

— Я теперь телевизор смотреть не могу, — машет рукой Магомед. — Ложь, которая льётся оттуда, ещё больше ранит.
После бомбёжки последние обитатели Даттыха переселились на равнину. Сам Магомед живёт в станице Нестеровской, но родное село продолжает его кормить: на равнине за пастбища и сенокосы платишь, здесь же всё даром. Вот и держит он тут своё нехитрое хозяйство — ульи да огород.
Дом Магомеда почти пустой. В центре — стол со спрятанными в ящике чашками. Сломанная печка. В углу — игрушка дочери брата. Тот погиб в 2016 году.
— На поминки пришли военные, поставили ультиматум: через полчаса выезд из села закрывается. Или уезжайте немедленно, или ждите двое суток. У ингушей много гостей собирается. Еда, молитвы. Но через 15 минут мы остались одни с родителями. Еду отвезли в Нестеровскую и людям раздали.

Под притолокой — ласточкины гнёзда. Птицы влетают сквозь разбитые окна и простреленную крышу. Зимой военные закрывали дорогу на два месяца. Когда жители вернулись, то увидели свою мебель, раскиданную по селению, да свежие дыры от пуль и осколков. У Магомеда даже дверь унесли. Что здесь произошло, никто не знает, но поговаривают, что сделано это специально — дабы село опустело окончательно.
К весне дорогу открыли. Жители ненадолго вернулись в Даттых — чтобы проголосовать. Избирательный участок оборудовали в здании бывшей школы, на пересечении улиц Кавказская и Центральная. Правда, в заброшенном селе разница между ними почти не видна. Стекло разбито осколком, стены — в следах от пуль, на запертой двери лозунг: «Наша страна, наш президент, наш выбор!» Рядом кирпичи залеплены множеством наклеек: «Это мы», «Важен каждый», «Будущее».
— Несмотря на ограничения и блокировки, выборы мы провели, — гордится Магомед, среди титулов которого значится и председатель избирательной комиссии. — Люди охотно ехали. Даже инвалид первой группы. И 90 процентов проголосовали за Владимира Путина.
ВСЕМИРНЫЙ КОНГРЕСС
Семнадцатого октября митинг завершился. Началась подготовка к Первому всемирному конгрессу ингушского народа. В промежутке скучать не пришлось, только на сей раз протестующих развлекали оппоненты. Посланники главы республики собирали в селениях сходы, чтобы агитировать за новую границу. Но десанты активистов оказывались шустрее и красноречивей, перехватывали инициативу и добивались противоположных решений, успевая снимать на камеру. Одновременно им приходилось иметь дело с целыми кортежами высокопоставленных лиц из Чечни, которые регулярно прибывали к заметным участникам протеста требовать извинений и раскаяния. Молодые ингуши быстро поняли, что сложно провернуть такую операцию, когда тебя окружает большая толпа, и оперативно собирались у домов, в которые направлялись гости из соседней республики. И всё же в первый раз тактика покаянного десанта сработала: почтенный ингушский старейшина дважды появился на грозненском телевидении в передачах, изобличающих протест. Впрочем, в его случае даже оппозиционеры с неохотой признавали, что Рамзан был прав: дедушка и вправду отозвался о нём на митинге слишком грубо, не по кавказским понятиям. А вот дальше случилась осечка.
Правая рука Кадырова — Магомед Даудов по прозвищу Лорд — ночью вызвал Ахмеда Барахоева на шариатский суд в Чечню. Тот согласился на суд, но только не в Чечне, а в Ингушетии, где достаточно своих религиозных авторитетов. Дело кончилось ничем, и авторитет Барахоева только укрепился. Следующий визит Рамзан решил не поручать помощникам и приехал сам, захватив свиту приближённых на нескольких десятках машин. Целью поездки в этот раз был Ахмед Погоров — бывший министр внутренних дел Ингушетии, вернувшийся в республику, чтобы примкнуть к протестам. Он публично обращался к главе Чечни: «Рамзан, остановись! Я бывший министр и знаю, где живут твои нынешние министры, где они обитают. Знаю, чем ты занимаешься, чем вы занимаетесь все и где обитаете… И я в своём выступлении на площади сказал: не разрушайте братство между нами. Не разрушай наши отношения и не переступай черту. Но вы не слышите».
СЕЙЧАС САМЫЙ ПИК ВЫБИРАТЬ ЗЯТЬЁВ
И вновь кортеж встретила толпа, за считанные минуты собравшаяся со всей Ингушетии благодаря соцсетям. После долгой беседы в доме Ахмед Погоров объявил взволнованной молодёжи, что они с Рамзаном «принесли взаимные извинения, совершили коллективный намаз и выпили чаю». Кортеж едва выпустили из города. Об этой встрече не было елейных репортажей на грозненском телевидении. Всем стало ясно: больше визитов не будет. По крайней мере, в Ингушетию.
На Конгресс ингушского народа приглашали двух представителей от каждого тейпа, но порой казалось, что там и вправду собрались все ингуши. Балетмейстер из Махачкалы отложил репетиции, археолог отвлёкся от раскопок. Гостья из Пятигорска с манерами пожилой герцогини изящно поедала бутерброды. Её тайком пустили по знакомству.
— Скажите, вы ведь из довоенного Грозного? — спросил её депутат в широкополой шляпе.
Она кивнула.

— Я сразу понял по манерам! — депутат согнулся в поклоне и поцеловал даме руку.
— Как это мило! — растаяла грозненская герцогиня. — Я так люблю, когда целуют руки! Грузины мне целовали, целовали…
В соседнем зале девушка в плотном хиджабе объясняла, почему соглашение о границе противоречит шариату. Прегрешения Евкурова были столь многочисленны, что она никак не могла остановиться, и со сцены её уводили чуть ли не силком. Журналисты показывали друг другу свежее видео из инстаграма Кадырова: Рамзан, качающийся на качелях на фоне Грозный-Сити.

Юрист докладывал об исках, поданных противниками соглашения:
— Суды тянут резину, но я не сомневаюсь, что закон будет отменён. А потом — пусть решают алимы с обеих сторон.
— Может, и не надо свергать главу? — переговаривались двое то ли в шутку, то ли всерьёз. — Вдруг Кадыров своего в Кремле пролоббирует, ещё хуже будет. Давайте поднимем волну «Руки прочь от Евкурова!»
А потом речь прервали срочной новостью: Конституционный суд Ингушетии признал соглашение о границе незаконным.
Громыхнули стулья, папахи взмыли вверх, люди хлопали, обнимались, переспрашивали, не в силах поверить в радостную весть. Это была победа.
МОЛЧАНИЕ
— Не нравится мне эта тишина, — Магомед опасливо вглядывается в затихший лес над Фортангой. — Ещё вчера грохот был, за пять километров слыхать. Вряд ли отступились. Скорее, что-то задумали. Рамзан заявил после Конгресса, что дорогу всё равно построят: в Чечне ингушский суд не действует, провокаторов будут сажать. А сажать они умеют…
Грязная дорога вьётся вниз от селения к реке. Первым шагает мальчик Мовсар, сын Магомеда. Проходя безобидную на вид рощицу, шепчет почти беззвучно:
— Опасно в лес ходить…
— Почему?

Не отвечает, идёт дальше.

На волне общего ликования Конгресс проголосовал за все решения: выразить несогласие с установленной границей, признать деятельность республиканских властей неудовлетворительной, предложить возвращение прямых выборов. Протоколы были подписаны, письма направлены, а после воцарилась тишина. Только пресс-секретари — что президента России, что главы Ингушетии — твердили как заклинание: «Вопрос находится в юридической плоскости».
— Никакой отмены этого акта не будет, — качает головой Яхья Белхороев. — Земля — за Чеченской Республикой. Очень вовремя остановили митинговщину. Там горячие головы, молодые люди. Небольшая провокация — и что угодно случится. Главное сейчас — сохранить республику и избежать кровопролития.
— Тут ведь не только митинг, но и Конституционный суд… — пытаюсь я возразить. Яхья глядит на меня в упор и медленно, раздельно произносит:
— Следующее решение примут, что Конституционного суда больше не будет. Если даже допустят ещё столько же нарушений, его постановление не исполнят. Тут вовлечены два субъекта, поэтому Евкуров говорит — дело за Конституционным судом Российской Федерации.
— Юристы говорят, что так поступить нельзя. Нет механизма передачи из регионального суда в федеральный…
— Много чего нельзя, — усмехается Яхья. И добавляет невесело:
— Лидеры протеста, думаю, тоже поняли: их желания не исполнятся. В Российской Федерации не было случая, чтобы власть выполнила требования митинга по отставке руководителя субъекта и граничным вопросам. Уверен, что они свои задачи решили, им никакая земля не нужна, воззваний и пламенных речей больше не будет. Но однозначно власти преподали урок, что такие вольности не проходят. Народ может организованно прийти, и на полицию надеяться нельзя. Пусть знают.

Телеграм-канал ФортангаORG, созданный Изабеллой Евлоевой, не умолк. Хотя новостей о границе стало меньше, подтянулись новые истории о махинациях правительства Евкурова. Например, о тысячах ингушей, числящихся работниками государственных предприятий, но даже не подозревающих об этом. Похоже, как пару лет назад в Дагестане, в конфликте возник активизм нового типа, где юристы играют не меньшую роль, чем митинги протеста.

— Пять лет назад гражданского общества в республике не было, — вспоминает Изабелла. — Ингуши собирались стихийно. При Зязикове, предыдущем главе, были похищения, казни, убийства. Люди терпели, а потом в один момент как вывалили на площадь. Вскоре его сняли. Тогда на трассе останавливались машины. Люди выходили, радовались, танцевали лезгинку. Но такого, как сейчас, не было. С тех пор появились общественные некоммерческие организации самого разного толка. Одни организовывают массовый Курбан-байрам. Другие собирают средства на благотворительность. Третьи занимаются правозащитой — как «Опора Ингушетии» и организация «Машер». Было вынашивание гражданского общества, теперь же оно родилось. Иногда мы между собой говорим: даже если ничего не исправить, мы получили гораздо больше, чем эта земля.
— Это даже не митинг был, — вторит ей Хамзат. — Бывает, что собираются родственники, обсуждают общие проблемы. Мы почувствовали, что родные друг другу: кто-то — мой старший брат, кто-то — сестра… Весь мрак, вся смута из людей ушли. Четвёртого октября 2018 года — это день объединения ингушского народа.
Наутро после Конгресса вспоминали чёрную дату. Ровно 26 лет назад начался осетино-ингушский конфликт в Пригородном районе. Под остывшими котлами в мемориале погибшим белели кучи пепла и золы. Снова на площади в Магасе стоял людской круг. Но это был уже не зикр. Вместо божественного присутствия в центре ютилась стайка журналистов. Старик у микрофона говорил с людьми, но обращался к президенту, уже месяц хранящему молчание:
— Владимир Владимирович, к вам просьба: не мучайте нас. Мы — больные люди. Мне 72 года, я здесь борюсь за будущую больничную койку, не за пост министра. Скажите ответственно: да или нет. И в том и в другом случае мы разойдёмся. Скажете да — довольные, скажете нет — недовольные, но мы не будем здесь мучиться. За вами последнее слово, Владимир Владимирович Путин!
Слякоть осталась позади. Мы вышли на каменистый берег. Вода в Фортанге прозрачная и холодная. Виден каждый камушек на дне. За рекой высится гряда холмов. С давних времен там стоит Даттыхская крепостная стена. Люди вели обычную жизнь, но были готовы в любой момент защитить ущелье от непрошеных гостей.
— Когда старики умирали в высылке, в Казахстане, они мечтали: «Я б глоток воды из Фортанги выпил». И сейчас бывшие жители, переселившиеся на равнину, просят в завещаниях, чтобы их похоронили здесь, — рассказывает Магомед. И тут же спохватывается:
— Сегодня же пятница, день большого намаза! Вот почему так тихо. Никто не работает…
Мальчик сидит у реки изобилия и пускает камушки через спорную границу. Они отталкиваются от быстрой воды, но потом всё же тонут. За первым летит второй. Мовсар уже замахивается третьим, но у него оказываются такие красивые кварцевые прожилки, что мальчик решает не бросать камень. И кладёт его в карман.
https://batenka.ru/protection/war/protest-in-ingushet..