Недавно я побывал в Ингушетии. Повод для поездки, правда, оказался не самым приятным и привычным. В конце октября на «Кавказской политике» вышла моя аналитическая статья «Большая кавказская чистка» с размышлениями о том, почему в нашем регионе никак не удается обуздать коррупцию.

Она была целиком посвящена примерам из жизни Ставрополья, а заодно в двух строках упоминалась Ингушетия, где ближайшее окружение главы Юнус-бека Евкурова за последние годы стало весомым источником коррупционных слухов. (Речь о скандалах, упомянутых в июньском обращении Всеингушского гражданского совета на имя президента Путина.)

Уже на следующий день после выхода статьи знакомые мне сообщили, что публикация вызвала в республиканской элите эффект разорвавшейся бомбы. Руководитель пресс-службы правительства Тимур Боков любезно предложил мне самому приехать в Ингушетию и поглядеть своими глазами, чем живет самый молодой регион России. И заодно, конечно, встретиться с самим Юнус-беком Евкуровым, упомянутым в моей статье.

Забегая вперед, скажу, что встреча наша не состоялась из-за огромной загруженности политика. Удалось лишь мимолетно пожать ему руку. При этом Евкуров иронично заметил: «А, вы – тот журналист, который знает об Ингушетии больше нас самих». Что же, хотелось бы верить, что после вдумчивой поездки в республику я все-таки узнал Ингушетию получше.

Вечная Кавказская война

В республиках Северного Кавказа, признаться, не был давно (всё чаще в Москве). Поэтому сразу ощутил, насколько здесь ужесточили безопасность в преддверии Олимпиады. На выходе из маршрутки на автовокзале во Владикавказе нас встречали сотрудники ФСБ, проверявшие паспорта, и трое вооруженных пистолетами-пулеметами омоновцев.

Через две минуты, уже на перроне вокзала, меня остановил полицейский патруль и потребовал предъявить документы. Мужчина с длинными волосами даже на Западном Кавказе – это некий «разрыв шаблона», а значит, потенциальная угроза.

Сразу срабатывает охранительный стереотип: меня плотно обступили сотрудники полиции, даже кинолог с собакой подоспел, они долго вертели мой паспорт и выспрашивали, откуда и куда направляюсь. Особенно удивило осетинских стражей порядка, что я буду писать очерк о жизни Ингушетии. «Чего добровольно туда ехать, если каждый день стреляют», – бросил хмурый капитан, протягивая паспорт.

Вот даже для жителя Осетии (не говоря уже о любом ином регионе России) сложно представить, как жители Восточного Кавказа существуют в состоянии перманентной войны. Когда ежедневно спецоперации, взрывы, перестрелки, а на каждом углу вооруженные люди в камуфляже…

Меня лично более всего шокировала картина, когда на входе в крупнейший в Ингушетии Покровской собор (в станице Орджоникидзевской) всех входящих встречают три вооруженных мужчины с автоматами. На молитву под дулом Калашникова – для немногих русских, оставшихся в республике, это стало уже обыденностью. Увы, как и прочие signa belli…

Вот и остановленный мною около вокзала Владикавказа таксист, в отличие от сверхбдительных полицейских, оказался совсем не опасливым. И легко согласился меня (с сумкой-то через плечо!) подвезти до Чермена – здесь расположен КПМ-105 на границе двух республик. Ехали мы через промзону Владикавказа. По обеим сторонам от Черменского шоссе – огромные пустые корпуса, заваленные заборы, ржавые ангары с кран-балками… А ведь Осетия в советское время гремела как крупный индустриальный центр, а сейчас от былого величия остался лишь печально известный «Электроцинк», ну и еще вагоноремонтный завод.Ночной Магас
Таксист, немолодой уже осетин, всю дорогу ругал власти, от которых, мол, житья в республике нет: коррупция, безнадега, безработица… Хотя наивно полагать, что эта постсоветская разруха какие-то регионы обошла стороной. Впрочем, мои ингушские визави ставили в упрек западным своим соседям именно то, что они плачутся, а не воссоздают былую славу республики.

Но при этом водитель, который вез меня обратно из Магаса, вёл такие же грустные разговоры, как и таксист-осетин: молодежь из республики уезжает, перспектив никаких, сплошное кумовство. «Без блата тебя даже на должность не возьмут, чтобы шлагбаум поднимать», – говорил мой провожатый (речь, естественно, о бюджетных ведомствах, которые в Ингушетии, по статистике, «кормят» почти треть трудоспособного населения).

Граница на карте и в голове

Но вернемся во Владикавказ. За задушевной беседой с таксистом мы домчали до Черменского блокпоста, одного из крупнейших на всем Кавказе – это сооружение настолько огромно, словно бы разделяет два государства. Раскрашенные под «зебру» бетонные коробки, неподалеку в поле стоит БТР и разбиты несколько военных палаток…

Причем сами ингуши, заговаривая о КПМ, неизменно вспоминают, что он был построен по инициативе осетинской стороны. Вообще, за два дня пребывания в республике мне столько удалось узнать об отношениях ингушей и осетин! Наверное, даже на ингушских кухнях это одна из главных тем разговоров. Но это и объяснимо. Переживший депортацию в 1944 году, этнические чистки в 1992 году, басаевскую вылазку в 2004-м, ингушский народ считает себя едва ли не самым ущемленным народом Кавказа. И многое вокруг воспринимает именно через такую призму.

Даже красный цвет на национальном флаге Ингушетии – символ борьбы народа против притеснений, за собственное выживание. Всё это, безусловно, национализм, но и нездоровым назвать его нельзя. Разве в национальной мифологии евреев ключевую роль не играет Холокост, а у армян – турецкий геноцид?

Главный редактор телерадиокомпании «Ингушетия» Халид Танкиев ведет скорбную летопись притеснений своего народа. Это многие часы видео – советская еще видеохроника, но в основном документальные фильмы начала 1990-х. Кадры, которые вряд ли когда-нибудь покажут по телевидению, и даже на всеядном YouTube их не найти.

Кадры кровавой резни, устроенной в Пригородном районе при молчаливом попустительстве (а сами ингуши уверены, что при активной поддержке) федерального руководства. На камеру разные люди – старики, женщины, реже мужчины – рассказывают, как их спросонья вышвыривали солдаты из домов, как били, насиловали, жгли… А ведь правовой и моральной оценки произошедшего тогда, в 1992 году, руководство России не сделало и поныне.
С позиции представителя «титульной нации» тут должно назидательно заявить: мол, постоянно сожалеть о тенях прошлого – путь в никуда, это сковывает разум, не позволяя уверенно смотреть вперед и двигаться в будущее. Вот и одному из высокопоставленных ингушских чиновников я прямо задал такой вопрос: «Почему же русские не ненавидят немцев, вырезавших десятки миллионов человек?» На что последовал резонный ответ: «Но ведь русские давно не воюют с Германией, а наша родина продолжает быть оккупирована». Речь, разумеется, о Пригородном районе, на территории которого, в Тарской долине, находится и родовое село Ангушт – полулегендарная прародина всех ингушей…

За двадцать лет эта нелюбовь ингушей к соседнему этносу, наверное, впиталась на каком-то генетическом, поколенческом уровне. Конечно, она камуфлируется «прослойкой» политкорректности, культуры, толерантности, но все равно постоянно прорывается взрывами бытовой ксенофобии. Например, в спорте – этаком легальном «заместителе» войны. Я приехал в республику вскоре после того скандального матча «Ангушт» – «Алания», который впервые за двадцать лет был проведен не на нейтральной территории и закономерно завершился дракой болельщиков.

Ну а доморощенным теоретикам, которые пытаются убеждать, будто на Кавказе межэтнических проблем вроде как нет, милости просим в этнографический тур в Пригородный район. Или в Нагорный Карабах. Или в Нефтекумье… Пусть ощутят градус взаимной ненависти (помноженной, конечно, на экономические проблемы, и на политические провокации). Можно взять в команду и пару федеральных чиновников, ответственных за национальную политику. Пусть посмотрят, что тут творится на самом деле, а то из кабинетов не видно.

«Евромайдан» и не знал…

Есть масса народов, у которых весь их миф «национального унижения» находит выход исключительно в саморазрушении и терроре. Ну что далеко за примерами ходить, – курды, баски, уйгуры… А ингуши, как я убедился (даже за столь короткую поездку) – этнос, который любит и хочет работать. Считается, что это прирожденные строители, взять хотя бы знаменитые родовые башни в Джейрахском ущелье, равным которых нет больше нигде на Кавказе.Правда, воочию увидеть мне башни не удалось, зато со своими провожатыми объездил почти всю равнинную часть республики. И неизменно удивлялся масштабам новых строек. Только вдоль федеральной трассы «Кавказ», которая является южной границей Назрани, в ряд – множество новых объектов: комплекс домов для молодых семей, парашютная вышка, летний амфитеатр… А чуть поодаль, ближе к Карабулаку, строится Дворец спорта и будет разбит парк.Памятник Уматгирею Барханоеву

Более всего меня, конечно, поразил гигантский Мемориал памяти и славы ингушского народа, открытый всего год назад и где с такой любовью собраны имена всех выдающихся ингушей в истории. В центре мемориала – памятник старшему лейтенанту пограничных войск Уматгирею Барханоеву, который считается последним защитником Брестской крепости: в проеме полуразрушенной каменной стены изображена мужественная фигура солдата с повязкой на голове.

Некоторые историки, впрочем, до сих пор спорят, был ли Барханоев действительно последним российским солдатом во взятой штурмом крепости. Как бы то ни было, для всего ингушского народа этот факт неоспорим.

Рядом расположен еще один памятник – ингушскому полку Кавказской туземной конной дивизии, которую каждый школьник ныне знает как «Дикую дивизию» (особо отмечу, служили там добровольцы). Она участвовала в Первой мировой войне, обеспечивая Брусиловский прорыв на территории современной Западной Украины. Только вспоминает ли сегодня кто-нибудь из площадных риторов на «Евромайдане» о том, кому они обязаны независимостью.

На стенах мемориала выбиты имена и царских генералов, и советских военачальников, среди которых, оказывается, было множество ингушей. Да что далеко ходить, – все лидеры Ингушетии, Руслан Аушев, Мурат Зязиков и Юнус-бек Евкуров – люди военные, с погонами. Хотя, мне показалось, для молодежи этот мемориал олицетворением ратных подвигов народа является в последнюю очередь. Скорее просто красивое место для гуляний. Вот и нас с провожатыми здесь встретила большая шумная свадьба.

Впрочем, и в сытой Москве же на Поклонной горе тоже гуляют свадьбы, хотя, казалось бы, траурная атмосфера памяти павших к веселью не располагает. Да и, в отличие от Москвы, здесь за отдыхающими неусыпно бдят из будки КПП два автоматчика-охранника. Но для горной республики это такой же привычный, а потому незаметный атрибут жизни, как для москвича – гастарбайтер-таджик.

Моральный кодекс строителя

Конечно, грешно съездить в Ингушетию и не побывать в Магасе. Он притягивает даже взгляд на карту: ровно расчерченные, как по линейке, широченные улицы. Похоже, всё здесь изначально строилось с приставкой «самый». Самая молодая столица в России, где возведен самый крупный телерадиоцентр на Северном Кавказе (для национальной ГТРК «Ингушетия»), а сейчас строится самая высокая на Кавказе смотровая башня «Магас Тауэр». Высота – сто метров. Очень напомнила мне самый высокий в мире обелиск Джорджа Вашингтона в американской столице. Может, от этого внешнего сходства столь непривычное для русского (а ингушского тем более!) уха название

Магас Тауэр

Чуть поодаль – еще одна стройплощадка, здесь уже заложен фундамент одной из крупнейших в стране мечетей, где рядом будет и исламский центр, и духовный университет и, конечно, парковая зона. В мечети смогут одновременно молиться восемь тысяч человек (для сравнения: в «Сердце Чечни» в Грозном – около 10 тысяч). Деньги собирают всей республикой, для чего открыт целевой фонд (в отличие от «Магас Тауэр», которую строит один инвестор – местный олигарх).

Также в Магасе, обещают, в будущем году появится и православный Кафедральный собор – это добровольный жест, подчеркивающий многоукладность ингушского общества. Ровно такой же, как открытие аллеи имени Гейдара Алиева в Малгобеке, на которой мне довелось присутствовать. И жест очень правильный, при всей противоречивости политического наследия закавказского лидера (на Западе его вообще считают постсоветским диктатором).

Ведь азербайджанский народ давно связан с ингушским: из уст в уста передают рассказ о том, что во время Битвы за Кавказ Малгобек защищали воины нескольких стрелковых бригад, укомплектованных выходцами из Азербайджана.

Но этот приятственный фон больших «культурных » строек не скроет очевидного: Ингушетия становится все более мононациональной. Речь не только об оттоке русских, которых за 2000-е годы (между переписями) стало меньше в полтора раза, но и о других крупнейших этносах: в Ингушетии пропорционально русским уменьшилось количество чеченцев, грузин, турок…

Точно так же уезжают из республики и сами ингуши (правда, на фоне того, что этот этнос является самым плодовитым в России, отток не столь заметен, как в случае с русскими или грузинами). Как правило, в соседний Ставрополь, который молодежи представляется едва ли не европейской столицей из-за непривычной свободы нравов (в исламской Ингушетии, естественно, ни пивных ларьков, ни ночных клубов я не увидел). И этот «культурный шок» для приехавшей в Ставрополь ингушской молодежи бывает столь силен, что выливается, увы, то в ночные лезгинки, то в массовые драки. За прошлый год сам Евкуров дважды был вынужден ездить в Ставрополь, чтобы увещевать распоясавшихся ингушских студентов не позорить родную республику.

Пока одни молодые убегают из республики на учебу в Ставрополь, другие – в леса или горы. А ведь, казалось бы, в республике создаются все условия, чтобы молодежь была востребована в народном хозяйстве. Вся Ингушетия – в строительных лесах. Едешь, и только по сторонам тебе показывают (тоже все с присказкой «самый»): самый мощный на Северном Кавказе завод по розливу минеральной воды «Артис», самый крупный в Европе мукомольный комбинат, самый крупный яблоневый сад по итальянской технологии…

И еще множество планов: аквапарк построить, несколько заводов (например, автобусный Daewoo). В столице республики уже и фирменный поезд до Москвы запустили, и сеть 4G. Но почему-то этот приток инвестиций, дающий «европейский» лоск комфортной жизни, не избавляет от автоматчиков на улицах и ощущения постоянной угрозы войны.

Наверное, потому, что между этими огромными инвестициями, идущими в республику (только на форуме «Сочи-2013» подписали соглашения на $160 млн.) и обычным населением маячит вот эта прослойка тупого чиновничества, которая мзду требует даже за то, чтобы «шлагбаум поднимать». А альтернатива им – анархисты, которые маршируют под зеленым флагом, но с истинно верующими имеют меньше общего, чем эта проворовавшаяся чиновничья клика.

Незадолго до моего визита в Ингушетию республиканская комиссия по адаптации бывших боевиков рассмотрела историю одного парня. Наслушался он радикальных проповедей, поверив в героизм образа «мученика за веру», и ушел в лес. Наверное, стать вторым Че Геварой мечтал (если бы еще знал, кто это такой).

Но вместо романтичной жизни повстанца столкнулся с криминальной «бытовухой»: матерые лидеры банды промышляли убийствами полицейских, а таких наивных «салаг» заставляли готовить, убираться, таскать вещмешки. Вот и «наевшись» такой исламской «революции», парень решил сбежать: вышел на трассу, увидел на билборде телефон Евкурова (они по всей республике напечатаны, чтобы главе напрямую звонили раскаявшиеся боевики), набрал… Сейчас учится жить заново. А сколько еще таких в лесах бегает? А сколько убежит?

Ингушский «Ин– Янь»

Незадолго до моего визита в центре Назрани произошла перестрелка: нет, не боевики с силовиками, просто из-за похищенной невесты «схлестнулись» две семьи. Результат – трое погибших (одна из них – беременная женщина, убитая шальной пулей). Этот чудовищный случай оказался главной темой, взбудоражившей общество (так же, как драка болельщиков «Алании» и «Ангушта»), которую со мной во время поездки обсудили во всех деталях. Все мои визави, разумеется, осудили поведение стрелявших. Так же, как и духовные лидеры, выступавшие в эфире местного телевидения.

Хотя можно бесконечно долго увещевать, беседовать, выступать с телеинтервью – но горячий нрав вряд ли это уймет. И в нужный момент ты не проповедь вспомнишь, а просто привычно хватишься за пистолет, который в этих местах как мобильник – социальный атрибут. Тут уж поколения пройти должны. Хотя, увидев в магасском кафе постоянно включенный канал «Муз-ТВ» (а там через один клип – полуголые девицы), я понял, что глобализация рано или поздно «поглотит» и местную патриархальность.

Хотя патриархальность – вовсе не синоним дикости или отсталости. Такой социальный уклад имеет и свои несомненные плюсы. По всей Ингушетии рассеяно множество мечетей, в которых неизменно битком народу. Мы тоже по дороге из Орджоникидзевской в Назрань заехали в одну из мечетей. Мой коллега захотел помолиться. Пока ждали его, поймал себя на мысли: а много ли русских (пусть даже в Ставропольском крае), истово заявляющих о своей «православности», вечером после работы готовы заехать в храм – даже если он будет по пути?

Бросилось в Ингушетии в глаза и истовое почитание национальных символов. Не о портретах Евкурова, разумеется, речь (я вообще ни одного ни в Магасе, ни в Назрани, ни где-то еще не нашел – ну чужд он этого дешевого самопиара), а о многочисленных ингушских флагах, развешанных буквально на каждом столбе. Ведь и сам национальный символ красив и величествен в своей простоте – своего рода ингушский «Ин – Янь», солярный знак вечного перерождения.

Вот, например, на Ставрополье в бытность губернатором Александра Черногорова вдоль федеральной трассы стояли билборды «Если есть на земле рай, то это Ставропольский края». Над Черногоровым за эту нехитрый плагиат с кубанского слогана тогда многие насмехались. Но в душе, конечно, гордились. Ставропольцы, а вы давно видали где-нибудь наш краевой флаг или герб? Хоть вспомните, как выглядит?

Вот бы и сейчас такую добрую ингушскую традицию нам перенять. Да и вообще у малых этносов многому бы стоило поучиться нам, русским, которые, кичась статусом «титульной нации», постоянно требуют некой исключительности. Да не о вечных притеснениях нужно плакать, а учиться сплочению, чтобы уверенно идти вперед и строить общее будущее для всех народов многонациональной нашей Родины. Вот это и будет наиболее достойно роли «Большого брата».
Антон Чаблин
журналист

kavpolit.