В начале двадцатого века западные интеллектуалы скептически оценивали жизнеспособность религиозных верований, ставя под сомнение «будущее одной иллюзии». К концу столетия ситуация изменилась: хорошим тоном стало подчеркивать, что мир переживает религиозное возрождение, равно как и то, что с наибольшей интенсивностью оно идет в мусульманских странах. Хорошо известно и другое немаловажное обстоятельство: наряду с законами государства их жители соблюдают и законы шариата, играющие в обществе не меньшую, а порой и большую роль. Событию, как нельзя лучше иллюстрирующему это, – съезду мусульман Ингушетии, и был посвящен недавний круглый стол в московском пресс-клубе «РИА Новости». Точнее – принятому на съезде решению, согласно которому калым (плата, которую жених отдает за невесту) был увеличен, по сообщению агентства, «более чем в три раза». По словам заместителя муфтия республики Ингушетия Мусы Мейриева, это решение носит сугубо рекомендательный характер. Участники съезда решили остановиться на компромиссной сумме – 40 тысяч рублей. Мейриев подчеркнул, что калым – это деньги, которые жених дарит именно невесте, а не ее родственникам. Чтобы жизнь после смерти была получше, следует при жизни взять калым поменьше, сказал священнослужитель, сославшись на кораническое изречение. Не секрет, однако, что подобная интерпретация противоречит традиционному пониманию калыма как выкупа, который жених платил за невесту: сначала – ее роду, а позднее – родителям или близким родственникам. Впрочем, по мнению Мусы Мейриева, никакого противоречия здесь нет, ибо «калым» для ингушей – лишь привычный традиционный термин, в современных условиях означающий сумму, которую жених должен уплатить за невесту. Плата и выкуп за невесту – далеко не одно и то же, подчеркнул заместитель муфтия: если первое соответствует шариату, то второе – нет. Председатель Российского общества исламоведов профессор Тауфик Ибрагим напомнил, однако, что платой за невесту у мусульман является не калым, а махр. Махр – это неотъемлемое право женщины, закрепленное шариатом, условие заключения брака. Махр – это предсвадебный дар, стоимость которого определяет невеста. С тем, чтобы и после заключения брака распоряжаться им самостоятельно. Более того, согласно шариату, в случае развода жена забирает с собой свою долю имущества. По словам профессора Ибрагима, раздельное имущество супругов – институт, возникший в мусульманской культуре значительно раньше, чем на Западе. Но, может быть, на российском Северном Кавказе практикуется все-таки не махр, а именно калым, то есть выкуп за невесту? По словам Абдуллы Истамулова – президента Центра стратегических исследований и развития гражданского общества на Северном Кавказе «СК-Стратегия», калым на Северном Кавказе неотделим от махра и является «показной вещью». Как отметил Истамулов, деньги, отданные родителям невесты, возвращаются после свадьбы в семью жениха: ведь именно их расходуют родители невесты, готовя дочь к свадьбе. Тема махра-калыма давно находится в центре внимания экспертов и чиновников. Так, востоковед Алексей Малашенко, член научного совета Московского Центра Карнеги, рассказал, что еще в 1970-е годы первый секретарь Коммунистической партии Туркменистана Мухамедназар Гапуров «пришел в ужас», когда узнал, что махр достигает 10-ти тысяч рублей. Тогда, напомнил Малашенко, у Гапурова ничего не получилось. По словам аналитика, махр – «дело общества, дело семей, и ни депутаты, ни президент не должны в эту тему влезать». Эксперт отметил также, что традиционные мусульманские анклавы в России все больше и больше живут по мусульманским законам. «Проблема в том, – сказал Малашенко, – что эти законы очень часто не соответствуют Конституции Российской федерации». «Но постольку, поскольку мы живем в полуисламском мире – я имею в виду Кавказ, частично Поволжье, – то де-факто мы вынуждены признать, что они живут по своим законам, – продолжил востоковед. – Во всяком случае, семейное право регулируется не конституцией, а именно шариатом. Плохо это или хорошо? Для них, может быть, это и хорошо, потому что де-факто махр был, есть и будет». Тема, затронутая Малашенко, актуальна не только для России. Кое-где государство пошло на весьма решительные действия: так, в Швейцарии было запрещено строительство минаретов (которых в стране было всего четыре), а во Франции, возможно, вскоре запретят ношение хиджаба, никаба и паранджи на улице (Пять лет назад этот запрет был введен во французских школах.) Похожие инициативы обсуждаются и в Испании. Можно в связи с этим вспомнить и «Кодекс москвича» (ставший предметом широкого обсуждения), разработчики которого рекомендуют представителям недоминирующих культур не ходить по улице в национальной одежде. Русская служба «Голоса Америки» попросила профессора Ибрагима прокомментировать сложившуюся ситуацию. «Всегда, когда представителя разных культур живут в одном месте, возникают некоторые проблемы, – сказал председатель Российского общества Исламоведов. – Если это тот тип сообщества, где одни – коренные, а другие – приезжие, то, конечно, больший консерватизм проявляют приезжие. Это тоже надо понять, потому что они хотят сохранить свою идентичность. Простите, но на долларе написано «В Бога мы веруем». С другой стороны, думаю, что в последние годы некоторые силы специально провоцируют многие вещи, чтобы сталкивать представителей разных культур – в данном случае мусульман и немусульман». Споры из-за хиджаба профессор Ибрагим считает «надуманными». И предлагает обратить внимание на более важные вопросы. Например: работать мусульманской женщине или сидеть дома? «Конечно, мы, мусульмане, не должны заставлять мусульманских женщин закрывать лицо. Хиджаб в таком значении – это больше мусульманский обычай, чем мусульманский закон», – подчеркнул Ибрагим. Многие правозащитники ссылаются на пример с хиджабом, когда речь заходит о принудительной исламизации в Чечне. Неоднократно появлялись сообщения о том, что в центре Грозного неизвестные обстреливают из пейнтбольных ружей женщин, появляющихся без платков на голове. Поступает и информация о листовках с угрозами в их адрес женщин. Правда, как указывается на вебсайте «Кавказский узел», в чеченском МВД утверждают, что ни о чем подобном не слышали. Муса Мейриев также сказал в беседе с корреспондентом «Голоса Америки», что в Чечне ему не приходилось сталкиваться с подобными эксцессами. А вот мнение Алексея Малашенко: «Рамзан Кадыров очень сильно перегнул палку, потому что он фактически рассматривает ислам как инструмент политического контроля над обществом, и это, конечно, входит в противоречие с российским законодательством. Но, во-первых, это Чечня. Во-вторых, Рамзан что хочет, то и делает. А в-третьих, я думаю, что такая государственная исламизация в Чечне может встретить и сопротивление – и, кстати говоря, уже встречает его». Василий Львов