Главы РИ и ЧР подписали соглашение об определении границ между Ингушетией и Чечней,преду-
сматривающее равноценный обмен территориями.Однако неожиданно в Ингушетии подписание документа и последующая его ратификация вызвали политический кризис.Обозреватель «Совершенно секретно» разбирается в его причинах.

«Не стоит здесь тормозить, так пофоткаем, с машины», – просим водителя. Вдоль дороги виднеются руины кирпичных, когда-то добротных домов. Кое-где сохранились стены, от некоторых домов остались только заросшие фундаменты. Это зона осетино-ингушского конфликта, а разрушенные дома принадлежали ингушам.
Мы едем с правозащитником Русланом Парчиевым в бывшие ингушские села, расположенные практически на окраине Владикавказа, от центра города сюда всего 15 минут пути. Руслан помогает ингушам возвращать свои дома и оформлять все по закону.
На дороге шлагбаум, дальше нас пускать не хотят. Пробираемся окольными путями, среди заброшенных домов. Конечно, о возвращении людей в эти руины не может быть и речи. В конце 90-х годов прошлого века власти Северной Осетии объявили территорию нескольких сел, прежде компактно заселенных ингушами, водозаборной зоной, что на несколько тысяч человек уменьшило число беженцев, которые имели правовые основания вернуться в родные дома. На территории водозаборной охранной зоны жить нельзя.
В больших селах Пригородного района республики северная осетия – Алания последствия конфликта не столь заметны, из пяти-шести домов не восстановлен разве что один. Но в стороне от основных дорог видны подлинные масштабы трагедии – осенью 1992 года здесь был не конфликт, а война со всем, что ей сопутствует – сгоревшими домами, убитыми на дорогах случайными прохожими, насилием над женщинами и детьми. Погибло до полутора тысяч человек. У Руслана Парчиева убили двоюродного брата. Он отъехал от дома на машине всего несколько сот метров, его остановили боевики и расстреляли.
Ингуши не проиграли в той войне, но чувствуют себя в ней побежденными. А ведь сложись история чуть иначе, и не Магас, а Владикавказ был бы столицей Ингушетии. В 20-х годах прошлого века часть города была центром осетии, а часть – Ингушской автономии, существовавшей в те времена. Но не Владикавказ, а ингушские села Пригородного района – действительно потеря для ингушей и почва для формирования «отложенных» задач. Конфликт, как это всегда происходило на Кавказе, не решен, он лишь отложен до времени нового кризиса, который позволит вновь поставить на повестку дня жизненно важные вопросы. До сих пор это неизменно сопровождалось большой кровью.
Сфотографировав из окна машины руины ингушских домов, едем в Назрань. 25 минут в пути, и мы в главном городе Ингушетии. Еще 40 минут, и мы в Грозном – дома, поселки, города сплошной цепью. Нужно хорошо знать эти места, чтобы разобраться, где пролегают границы. В этой части Северного Кавказа очень плотная концентрация разных культур, образов жизни, общественных традиций.
РОССИЙСКАЯ МАТРЕШКА. ГОСУДАРСТВА в ГОСУДАРСТВЕ
Мы не зря начали с Пригородного района, конфликт вокруг которого, будем верить, погас. Сейчас баталии происходят у восточных границ Ингушетии. Но история осетино-ингушского конфликта, который разворачивался на протяжении всего XX века, показывает, как долго может созревать здесь война. Через сто лет территориальные вопросы прочно укоренятся в сознании обеих противоборствующих сторон, и у каждой будут аргументы в свою пользу – не разберешь, кто прав, кто виноват. Но мы пребываем в том периоде, когда все только начинается. Две части вайнахского мира находятся в разных исторических временах – Ингушетия только заявляет свою государственность в государстве, а Чечня планомерно усиливает свое влияние и по возможности присутствие не только на окрестных территориях, но и в масштабе всей России.
На берегах горной реки Фортанга, которая является исторической, но условной границей в рамках вайнахского мира, сейчас никто не живет. Никогда эти труднодоступные места не были густонаселенными, но до депортации 1944 года здесь жили орстхойцы – вайнахский субэтнос, занимающий пограничное положение между чеченцами и ингушами. После возвращения из ссылки орстхойцам запретили селиться в этих местах, а сегодня вряд ли кто согласится налаживать жизнь так далеко от цивилизации.
Сложилась парадоксальная ситуация. В спорном районе фактически люди не живут, хотя села находятся не так уж далеко от реки, сами республики очень густонаселенные (плотность населения Ингушетии более 130 человек на квадратный километр, что в 3–5 раз выше, чем в областях центра России).
Однако и ингуши, и чеченцы заявляют особые права на эти места, поскольку здесь расположены их родовые земли, здесь их кладбища. Для большой страны кажется незначительным, что кто-то где-то когда-то жил – какая разница? Но на Кавказе это принципиальный вопрос. Из совокупности таких «региональных» нюансов и состоит особая жизнь вайнахских культур, которая достаточно сильно отличается от других культур Северного Кавказа.
«За Фортангой ингушских кладбищ нет», – автор материала несколько раз слышал эту фразу и от ингушей, и от чеченцев. Это значит, что историческая граница Ингушетии и Чечни действительно проходит по Фортанге – именно по ней проведена граница в соответствии с подписанным 26 сентября соглашением между Магасом и Грозным. Но в 1993 году в составе Ингушетии оказался приличный кусок земли за рекой. Поэтому если рассматривать процесс территориального обмена в более широком временном контексте, то получается, что восстанавливается естественная граница и реальность, ибо «за Фортангой ингушских кладбищ нет». То есть Ингушетия заканчивается на левом берегу реки, а за ней уже Чечня. Однако на митингах в Магасе любой достаточно легко оспорит этот тезис. Собственно ингушских кладбищ нет, но это земля Орстхой – составной части ингушской культуры. То же самое говорят и чеченцы: территория является одним из исторических районов, из которых состоит Чечня.
Еще одна важная деталь. Для того чтобы понять, в чем разница между ингушским и чеченским кладбищами, надо знать особенности культур, иметь представление о тейпах, фамилиях, местах их распространения, где, кто живет в наше время и т. д.
Да, непростое дело искать справедливость в территориальных спорах на Кавказе. Каждый прав по-своему, и у каждого найдутся свои аргументы.
МУДРЫЙ ИНГУШ НИЧЕГО НЕ ПОНЯЛ
Вернемся, однако, во Владикавказ, откуда начиналось наше путешествие. 11 октября этого года здесь состоялось примечательное мероприятие. Общественная организация «Форум осетинских фамилий «Иудзинад» провела встречу, на которой говорили о последствиях осетино-ингушского конфликта (не случайно в контексте ныне происходящих в Магасе событий). Соседи опасаются, что «встающая с колен» Ингушетия озаботится не только своими восточными границами, где земли имеют скорее сакральное, нежели прикладное значение. На берега Фортанги можно предпринять поход – пожалуй, это все, что там можно делать. 40-тысячный Пригородный район – куда более перспективная территория. Подогрел тему первый президент Ингушетии Руслан Аушев. У него здесь большой авторитет, а в 90-е годы прошлого века он приложил немало усилий для решения вопроса о возвращении Пригородного района в состав своей республики.
Как применительно к землям за Фортангой можно говорить, что они «возвращаются» в состав Чечни, так и применительно к Пригородному району уместно говорить о «возвращении» в состав Ингушетии, если рассматривать вопрос только в правовой плоскости. Политически делать этого нельзя ни в коем случае – последствия могут быть непредсказуемыми.
Однако до 1944 года, то есть до депортации вайнахов, юридически это была ингушская территория.
Аушев в свое время настаивал на том, что восстановление прав репрессированных народов подразумевает и восстановление прежних границ административных территорий. По-человечески это было бы справедливо. Но в сентябре 1993 года Конституционный суд Российской Федерации ответил, что «федеральное законодательство о восстановлении прав репрессированных народов не означает автоматического восстановления прежних границ, ибо существует указанный в Конституции порядок изменения границ. Делаться это может только по соглашению между граничащими субъектами РФ».
Иными словами, без согласия северной осетии решить вопрос Пригородного района в интересах Ингушетии невозможно.
Но Конституция Ингушетии подчеркивает, что вопросы территориальной целостности республики не решены. «Возвращение политическими средствами незаконно отторгнутой у Ингушетии территории и сохранение территориальной целостности Республики Ингушетия – важнейшая задача государства». Генерация политиков постсоветского времени оставила потомкам проблемы на будущее.
Ингушетия – одна из самых молодых республик в составе России. Большая часть тех, кто сейчас вышел на улицы Магаса, родились в Чечено-Ингушской Автономной Советской Социалистической Республике, где западные, населенные ингушами районы были сельской периферией, «колхозом» промышленной Чечни.
Во второй половине прошлого века ингуши концентрировались на вопросах, связанных с Пригородным районом, широкого движения в пользу субъектности территории не возникало. В январе 1973 года на митингах ингушской общественности в Грозном впервые прозвучали требования вернуть Пригородный район. Тогда это повлекло за собой некоторую либерализацию национальной политики. На ингушском языке начали преподавать в школах, издавать книги, вести передачи на радио и телевидении, и впервые ингуши появились среди депутатов Орджоникидзевского горисполкома и Пригородного райисполкома. Это не уникальная история для того времени. Оттепель 1960-х разморозила целую гроздь кавказских территориальных конфликтов. Москва тогда не могла пойти на уступки ингушам. Не могла уступить и осетинам, которые, в свою очередь, боролись за большую свободу от Грузии в Южной Осетии. Зато был дан старт широкому применению национальных языков, были созданы возможности для развития национальной интеллигенции. Это был своего рода промежуточный этап на пути к войнам 1990-х, но тогда политика культурной либерализации дала свои результаты – конфликты удалось притушить.
Поэтому реальное формирование ингушской государственности, как это ни парадоксально звучит, поскольку она находится внутри другой, общей государственности, происходит только сейчас. И сопутствующие этому процессу конфликты только нарастают. Собственная государственность – ценность высшего порядка. Еще свежи раны недавнего прошлого, ущемление интересов ингушей под Владикавказом и, что тоже немаловажно, стрессы времен чеченских войн. На 450 тыс. ингушей во второй половине 1990-х годов приходилось 400 тыс. беженцев, в основном из Чечни, остальные из Пригородного района. Это было очень тяжелое время.
Именно поэтому здесь любые территориальные вопросы и сейчас, и в ближайшие десятилетия будут восприниматься крайне остро. Удивительно, как этого не понял политик с противоречивой репутацией, глава республики, ингуш Юнус-бек Евкуров.

СКЕЛЕТЫ ПОД ОСТАНОВКОЙ С WI-FI

Участники митинга в Магасе читают зикр (молитвенная практика в исламе. – Прим. ред.): со стороны, на взгляд непосвященного, это выглядит как большой хоровод. За спинами людей ультрасовременные здания, идеальные дороги. Даже на автобусных остановках здесь работает Wi-Fi. Все равно называть Магас городом – некоторое преувеличение, в нем есть несколько кварталов новейшей застройки, но выглядит все очень достойно. Когда погружаешься в жизнь и быт ингушей, начинаешь понимать, что громадные дома, строительство которых занимает иногда десятилетия, возводят не от достатка, а от того, что нет земли. Она стоит очень дорого, и многие строят дома в расчете на то, что в них останутся и выросшие дети, уже со своими семьями.
Республика – стабильный аутсайдер среди других регионов по своим экономическим показателям и показателям уровня жизни населения. Здесь нет ни одного большого города, который был бы поставщиком доступной работы. Отсюда можно только уехать –
во Владикавказ, Грозный или Ростов. А лучше в Москву.
С начала XXI века прошли почти два десятилетия, в течение которых, за исключением лишь последних лет, здесь постоянно стреляли, взрывали и убивали. Пока строились большие ингушские дома, сотни из тех, кто их строил, гибли и от рук террористов, и от рук тех, кто должен был защитить их от террористов.
Например, вы годы вкалывали, чтобы построить дом. Там есть автомойка, магазин, а на втором этаже гостиничные номера. Результаты вашего труда понравились соседу, он работает в прокуратуре, у него хорошие связи с прикомандированными силовиками. Им как раз две недели остается до конца командировки, а потом они сюда больше не вернутся. И вот однажды ночью, ломая ворота, к вам врываются два десятка человек в масках и с автоматами, громят все вокруг, пугают ваших жену и детей, а вас самого выволакивают на улицу, начинают избивать и ненароком убивают. Наутро по телевизору сообщают, что вы, оказывается, исламский радикал, готовивший теракт в Назрани, а все, что у вас дома происходило, – спец-
операция, в ходе которой вы оказали сопротивление и поэтому были убиты. Ваш бизнес уходит в руки соседа. Ребята в масках едут домой, куда-то в Поволжье. Им что: задачу поставили – задачу выполнили. А тот ингуш, пойди разбери кто он, может, и правда радикал.
Здешняя жизнь чем-то похожа на далекое отсюда Чёрное море. Сверху голубая гладь – красивый Магас с велосипедными дорожками. Но под слоем чистой воды сокрыт мертвый, зловонный сероводород – огромная неискупленная несправедливость, порожденная спецоперациями и сглаженная щедрыми федеральными дотациями, тем самым кнутом и пряником.
Но ситуация меняется: кнут уже применять опасно, а пряник уменьшился – и люди вышли на улицу. Повод – вроде как территориальный вопрос. А требования уже другие – отставка президента и роспуск парламента. За «сероводород» кто-то должен отвечать.
Совершенно секретно